24

24

Огастес взглянул на часы – он никогда не спал без них – и застонал, обнаружив, что еще очень рано. Всего шесть утра, а он уже умирает с голоду. Он свесился вниз проверить, спит ли Ноубл, и обнаружил, что его полка пуста. Огастес был почти уверен, что Ноубла увела мама. Он смутно припоминал ее запах и голос и к тому же знал наверняка, что только она могла задернуть штору у его постели, как будто он по-прежнему был младенцем и лежал в колыбельке. Он вспомнил строгое напутствие Эммы: «Они так сильно влюблены. Не мешай им».

Мешать он не будет, но его все-таки сердило, что нельзя поесть, пока взрослые не проснутся и не разрешат ему прогуляться по поезду.

Сейчас Ноубл тревожился гораздо сильнее, чем когда они плыли по океану. А еще он гораздо больше осторожничал. И все-таки он пообещал Гасу, что до приезда в Юту они непременно постоят вместе на открытой площадке в конце вагона и поглядят, как весь мир, удаляясь, становится маленьким-маленьким.

Ноубл сказал, что нет ничего такого, чего Огастес не мог бы сделать, и Огастес всем своим существом поверил в это. Если Ноубл так сказал, значит, так и есть. Всего через день они доберутся до Юты. Огастес не знал толком, что будет дальше.

Мама не спрашивала у Ноубла, куда они поедут потом, а Огастесу очень хотелось бы узнать о дальнейших планах. Но еще больше ему хотелось, чтобы Ван и Сандэнс остались с ними. Правда, этому, скорее всего, не бывать. У Сандэнса есть женщина, пусть даже он и притворяется, что не любит ее. Так сказал Ван.

– Она просто чудо. И так любит Гарри. Думаю, он поедет с ней повидаться, и если он только не последний дурак, то попросится к ней, назад. Да мы уже и напутешествовались. Во Фриско ему ничего не грозит, особенно теперь, после землетрясения. Я слыхал, там ужас что творилось. Денег у него хватит, чтобы купить дом, завести ребятишек и спокойно жить дальше, если только она согласится.

– А что вы будете делать? – спросил тогда Огастес.

Ван пожал плечами:

– Может, повидаю папашу и братьев с сестрами. Им тоже нравится слушать мои рассказы. А может, Бутч разрешит мне поехать с вами, когда все поутихнет, и я буду охранять мисс Джейн во время гастролей.

– Мама думает, что вообще не сможет больше петь. Никто не возьмется устраивать для нее гастроли, если граф не перестанет всем угрожать.

– Еще как возьмется. – И Ван подмигнул ему. – Просто подожди немного, и сам узнаешь. Вам не придется переживать из-за этого Уэртогского ублюдка.

Вану было сорок лет, но вел он себя, как его ровесник, по-приятельски, и Гасу нравилось, что он не пытался его воспитывать, служить ему хорошим примером. Он был настоящий, а Огастес больше всего на свете любил настоящее, неподдельное. Многие люди делали вид, что добры к нему, но в действительности опасались или испытывали отвращение. Ван честно говорил, что думал, хотя порой его слова и оказывались глупыми или обидными. Это злило… и забавляло.