– Остается тема сабли…

– Эта тема связана с темой отваги и в основе ее лежат две сабли, хранившиеся в доме моего деда Борхеса. Одна принадлежала генералу Мансилье[171]. Они с дедом были друзьями, и перед одной из битв Парагвайской войны[172] романтическим жестом, заимствованным из какого-то французского романа, обменялись саблями. Одна из них сейчас находится в Историческом музее, который в парке Лесама[173]. А после от сабли героя я перешел к ножу задиры с окраин. (Это приводит мне на память две строки из романса Лугонеса: «С саблею патриота, / Униженной до ножа…»): сабля больше, чем другое оружие, является знаком отваги. Огнестрельное оружие не предполагает мужества: только меткость. Мильтон в «Потерянном рае» приписывает изобретение артиллерии дьяволу[174].

Политика, почести и увлечения

– В предыдущем интервью вы мне сказали, что считаете себя анархистом. Что вы понимаете под анархизмом?

– Мне бы хотелось, чтобы правительство свелось до минимума, чтобы стало незаметным, чтобы оно ни на что не влияло. Этакий анархизм по Спенсеру[175].

– Ваш отец был анархистом?

– Да. Он твердил, чтобы я вглядывался в знамена, в границы, в разные цвета разных стран на карте, в мундиры, в церкви, ведь все это исчезнет, когда планета станет единой, и останется только муниципальное, или полисное управление, или вовсе никакого, если люди станут достаточно цивилизованными. Он верил, что такая утопия ожидает нас; пока что не наблюдается ни единого признака, но, может быть, со временем он окажется прав. А между тем страны тяготеют к разрастанию. Возможно, когда весь мир станет Россией, или Китаем, или Соединенными Штатами, будут не нужны паспорта. Сейчас изрядно досаждает бюрократия. Сегодня утром мне пришлось подписывать бумаги для министерства в шести экземплярах. Все для того, чтобы обеспечить работой огромное количество государственных служащих, которых они завели. В этой стране скоро будут одни только государственные служащие, начиная с армии. Подметальщик улиц – государственный служащий, президент – государственный служащий. Все – государственные служащие.

– Директор Национальной библиотеки – тоже государственный служащий.

– Я тоже государственный служащий, разумеется.

– Что в данный момент вас больше всего интересует в жизни, в мире?

– Мой интерес в том, чтобы обрести безмятежность, каковой я сейчас не обладаю. И в данный момент меня интересует судьба родины, это очень важно. Еще меня беспокоит здоровье матери. Кроме того, даже в семьдесят три года человек живет с надеждой встретить кого-то еще, даже в таком возрасте, когда знаешь, что эта надежда смешна и несбыточна. Что же до известности или безызвестности, такие вещи меня мало интересовали: они настолько сходны между собой! Хотя я понимаю (у меня есть друзья-писатели, откровенные и безнадежные неудачники), понимаю, что они себя чувствуют из-за этого несчастными. Еще Шопенгауэр говорил: то, что мы имеем, может не сделать нас счастливыми, но то, чего нам недостает, определенно делает нас несчастными. В случае здоровья, например, или каких-то органов тела: мы их чувствуем, когда они болят. То же самое – богатство: богачи себя чувствуют от природы счастливыми и могут даже думать, будто деньги для них не важны, однако, если денег не хватает, замечают всю их великую ценность. Как однажды пошутил Маседонио Фернандес[176]: «Удивительно! Меня никогда не интересовало дыхание, но когда на пляже в Капурро[177], в Монтевидео, меня накрыла волна, я вдруг очень и очень им заинтересовался. И этот интерес пропал, что еще более удивительно, стоило мне выбраться на берег». Заинтересовался дыханием, как никогда раньше! Также и Бернард Шоу сказал, что любой человек, у кого болят зубы, впадает в заблуждение, думая, что все те, у кого зубы не болят, счастливы. Быть нелюбимым, быть больным – другая форма зубной боли.