– Очевидно. А что насчет премий, которые вы получали?

– Одна из них доставила мне много радости: Вторая муниципальная премия за произведение в прозе, которую мне присудили в тысяча девятьсот двадцать восьмом или двадцать девятом году. Она меня порадовала гораздо больше, чем последующие, поскольку была первой. И потом, три тысячи песо по тем временам составляли приличную сумму!

– Вы накупили книг?

– Триста песо потратил на довольно старое издание Британской энциклопедии, которое до сих пор храню; это издание, одиннадцатое, далеко превосходит все современные. Все потому, что раньше энциклопедию делали в Оксфордском университете, а теперь ее делают уж не знаю в каком североамериканском издательстве, где интересуются самыми печальными вещами на свете, статистикой, например. Книга переполнена датами и цифрами. Зато в старом издании имеются статьи Маколея, Де Квинси, Суинберна[178], и это, по сути, подлинные эссе. Теперь статьи состоят из аббревиатур: родился тогда-то, крестик и дата смерти. Опубликовал такие-то книги, даты в скобках. Характеристика в трех строках, и дело с концом; это – не статья о писателе, это скорее похоже на перепись населения или телефонный справочник, чем на литературный труд.

– Вернемся к теме почестей: всякий раз, когда вас называют почетным доктором какого-то университета, вам это нравится, это волнует вас.

– Да, что удивительно. Мне очень неловко накануне, очень неловко…

– …за три минуты до…

– … за три минуты до; мне очень неловко, когда я произношу речь, и когда все это происходит, я чувствую какое-то непонятное волнение и говорю себе, что это ребячество. Удивительно, что все это чувствует взрослый человек, но на короткий миг это ему приносит удовлетворение… Признание, чествование…

– Какие писатели вас продолжают сильно интересовать?

– Думаю, Шоу, Честертон, Эмерсон[179] и, как книга, «Дон Кихот». Среди аргентинских книг есть одна основная: если бы мы избрали ее главной книгой нации, наша судьба сложилась бы по-иному и лучше: это – «Факундо» Сармьенто. «Мартин Фьерро» восхищает меня как литературное произведение, но персонаж как таковой мне кажется ужасным, а главное, очень печально, как мне кажется, что целая страна возводит в идеал дезертира, убийцу, пьяницу, солдата-перебежчика. Должно быть, такие люди в ту эпоху встречались нечасто. Думаю, Эрнандес опередил свое время, ведь Мартин Фьерро – сентиментальный подонок, жалеющий себя, упивающийся своим несчастьем. Гаучо были, должно быть, куда более стойкими, скорее похожими на гаучо у Аскасуби[180] или Эстанислао дель Кампо. Хнычущий гаучо, которого сочинил Эрнандес, предваряя Карлоса Гарделя[181], – истинное недоразумение. Не могу представить себе, чтобы гаучо говорил такие слова: