Одним словом Габриэль спросил:

– А все-таки интересно, почему же она пришла именно к тебе?

– Господи, Габриэль, да неужели же не понятно? – сказал Амос. – Потому что она была еврейкой, вот почему. О чем тут спрашивать?

Возможно, что где-то на Небесах, где обитала Истина, и этот вопрос, и этот ответ немедленно были вменены им обоим в праведность.

Впрочем, существовало и еще одно мнение, которое взялся высказать Исайя.

– Возможно, – произнес он, прячась за своей мягкой улыбкой, – она пришла к Иеремии, потому что ей стало стыдно за христиан.

Вот так вот, Мозес. Стыдно за христиан. Этакое пасторальное действие, разыгранное Небесами в паре с доктором Фрейдом. Что-то, напоминающее историю блудного сына, в той ее части, где этот последний стоял, прячась за камнями и не решаясь спустится в долину, где его ждал изнывающий от тоски отец.

– А почему бы и нет? – сказал рассеяно Осия, пытаясь угадать, куда поставит своего коня Иезекииль. – Очень может быть, что так оно и было. В Меморандуме написано: стыдом усмиришь.

Иеремия, однако, не пожелал согласиться ни с тем, ни с другим.

– Я думаю, – он пододвинул свой стаканчик, вновь наполненный до половины жемчужным сиянием, – я думаю, что ей просто стало жаль меня. Я сидел рядом с ней, и мне не хотелось никуда уходить, потому что я чувствовал, что она жалеет меня и что-то хочет для меня сделать, только не знает – что именно. А что, по-вашему, можно было сделать для восьмилетнего мальчишки с Жидовской улицы, которого угораздило родиться не в то время и не в том месте? В конце концов, – сказал он, поднимая свой стаканчик, – она сделала все, что могла – открыла мне мое новое имя и этим навсегда изменила мою судьбу. Мне кажется, что это не так уж и мало, если подумать.

– Еще бы, – усмехнулся Амос.

Еще бы, сказал Мозес, в голове которого всплыло вдруг прочитанное давным-давно в какой-то книге замечание, что среди всех народов одни только евреи могут изменить свою судьбу, определенную железным ходом не знающих исключения созвездий.

– Если не можешь летать, как птица, то, по крайней мере, научись высоко подпрыгивать, – кажется, рабби Ицхак изрек эту туманную фразу именно по данному поводу, подумал Мозес, слушая одновременно, как Иеремия рисовал скупыми штрихами портрет Той Женщины: черная, выбившаяся из-под шляпки прядь без единого седого волоса, родинка на левой щеке, слегка крашенные светло-красной помадой губы. Светло-зеленые глаза, в которых не было ничего таинственного.