Син Мён усмехнулся:

— Так же невозможно, как единственный сын министра финансов и жена изменника. Однако ты ради любимой даже из отчего дома ушел.

Остаток пути они проделали в тишине, и, когда ворота закрылись за спиной Син Мёна, Соджун отправился домой.

Было далеко за полночь, когда он расседлывал коня. Сначала он хотел попросить Анпё, но, подойдя к домику услышал колыбельную, что пела Гаыль, и кряхтение ребенка. Губы невольно расплылись в улыбке.

«Хоть одна прекрасная новость»,— усмехнулся он и поплелся в конюшню.

В купельной над потухшим очагом стоял ведерный чан с водой. Угли почти погасли, однако вода была теплой. Соджун поставил фонарь на стол и увидел стопкой сложенную одежду, улыбнулся заботе и стал стаскивать с себя надоевшую за эти дни униформу.

Он натирал шею мочалом и все думал и думал о Син Мёне, о его страшной судьбе, такой судьбе, что и врагу не пожелаешь. Пытался примерить на себя: а сам бы смог так? И выходило, что не смог. Как ни думал, а сходился на этом.

Он думал о завтрашнем выходном, когда увидит ребенка Анпё, увидит всю семью, и был так погружен в свои мысли, что крайне удивился, когда открыл дверь в собственную комнату.

Лучина, догорев, свалилась в чашу с водой, и потому в комнате царила темнота. Свет полумесяца позволял едва различать предметы. Перед тюфяком стоял столик, накрытый тканью. От него доносился запах тушеного мяса и пряных гарниров: Елень позаботилась. Это она, решив, что Соджун будет голоден, оставила ему ужин. Пустой желудок тут же отозвался громким урчанием, и капитан улыбнулся. Он присел у столика, зажег лучину, снял ткань, а потом ел и улыбался, не думая ни о чем. Так было проще. Так было легче жить. И совсем не хотелось думать, а что еще уготовила ему Судьба…

[1]Дворец Кёнбоккун – дворец короля.

[2] Евнухи – слуги короля мужского пола. Корейские придворные евнухи набирались из мужчин, которых лишали естества заранее, в возрасте 14–16 лет. Они обладали меньшим политическим влиянием, чем, например, евнухи Древнего Китая, однако имели и немало привилегий. Им, в частности, разрешалось не только жениться, но и продолжать род, усыновляя девочек и мальчиков; последних, впрочем, тоже полагалось оскоплять.

[3]В 1461 г. принцесса Гёнхе и её супруг были обвинены в заговоре. Гёнхе разжаловали в рабыни с потерей всего имущества и прав, а супруг был казнён четвертованием. Позднее королева Чонхи настояла на том, чтобы Седжо восстановил принцессу в статусе. Примечательно, что пятилетний сын Гёнхе под репрессии не попал