— Березина, Березина, Березина… — доносилось до меня со всех сторон из походной колонны.

— Почему нам достается берег всегда низкий, а у немцев — круча, с которой все видно? — спрашивал меня сержант Саук.

Мне тоже не раз приходила в голову эта мысль, и я даже искал какие-то закономерности в строении речных берегов, но сказать сейчас Сауку ничего не мог. Его озабоченность была понятна: как там будет на Березине? Никто из минометчиков не видел легендарную реку и не имел представления о ее берегах.

Вместе со всеми я ждал встречи с Березиной и волновался. Пытался представить себе, как наши далекие предки с тяжелыми ружьями и ранцами на плечах шли к ней в зимнюю стужу, быть может, по этим местам, тесня к ее берегам французов.

Наш путь сюда тоже был долгим, с жестокими боями на каждом километре. Но стоило только заговорить о Березине, как на лицах каждого, кто шагал рядом со мною, появлялась заметная взволнованность и приподнятость. Можно было безошибочно понять — да, мы вышли к реке, где остатки армии Наполеона нашли свою могилу, а русская армия Кутузова увековечила свою славу.

Прошло больше ста лет. И опять, теперь уже армия маршала Рокоссовского готовила разгром немецкой группировки на этом рубеже. Снова предстояло реке стать свидетелем блистательной операции возмездия за горькие дни 1941 года.

Обо всем этом можно было только догадываться в это утро, хотя мы и шли на самое острие смелого стратегического замысла. Шли, чтобы осуществить его, не зная об операции, приведшей к освобождению Белоруссии.

Многие приходили к таким выводам только лишь потому, что фронтом командовал маршал Рокоссовский, который пользовался в войсках громадным авторитетом. Даже осторожный в своих суждениях лейтенант Сидорин утверждал, что немцам придется здесь испытать то же, что и французам.

— Мы не можем упустить такого случая, — говорил он.

— Мы не не можем, а не имеем права, товарищ студент, — поправлял его лейтенант Романенко, недавно прибывший после ранения из госпиталя. — Жаль — не зима, но и летом можно устроить им буль, буль, буль… Вот посмотрите, Рокоссовский организует фрицам банный день.

— Товарищ лейтенант, я, как всегда, удивляюсь оригинальности ваших соображений, но хотел бы еще дополнить, если, конечно, позволите? — сказал Сидорин.

— Давай… Только спроси разрешения у командира, старшего лейтенанта Гаевого. Как положено у военных.

— Разрешаю, — включился и я в этот турнир.

— После войны быть тебе дипломатом, — заметил Романенко.

— Нет. Строителем…

Шедший впереди нас усталой походкой капитан Зарубин, услышав наш разговор, приостановился в раздумье, а потом сказал: