– Да что вы все тут отпеваете-то себя раньше времени? – начал он совестить поминальное застолье. – Газет, что ли, не читаете? Радио не слушаете? Такую войну выиграли… Природу преобразуем… Наконец, космос штурмуем! А скоро и реки станем поворачивать вспять… С каждым днем страна идет на подъем, а мои земляки хорошие умирать собрались. Это получается уже какое-то большое кино!

– Такое, сусед, аграмадное кино смотрим кажин день, што мужики из антиресу и пупы надорвали. А через это и порты перестали, обченаш, держаться на наших сраках! – с надсадом крякнул бригадир Грач-Отченаш.

Не утерпел, чтобы снова не съерничать, и его задушевный сосед Данила:

– Во жисть пошла в деревне, племяш-крестник: ешь газеты, пей кино, радиом закусывай, жуть!

А наутро по трескучему морозу, в начищенных ботиночках – вжик! вжик! – балтиец, пользуясь краткосрочным отпуском, пришел в правление, чтобы испросить лошадь привезти дров из лесу для своих осиротевших крестных. И видит такую картину. Под портретом лыбившегося дородного лысоголового Вождя, прозванного в народе этой болотно-лесной стороны за его надуманные реформаторские отчебучи, донельзя просто – Микитой Кучерявым, сидит за обшарпанным столом хмурый председатель. У стен, где можно только притулиться спиной, расположились на корточках не менее смурные, небритые мужики, нещадно изводя себя едучим самосадом.

– О чем кручина, земляки? – здороваясь, бодро спросил гость.

– Да вот… по осени объединили десять нишших деревень… Разжидили и без того жидкое дерьмо, а теперь и не знаем, с какой стороны подступиться к разоренному нужнику, – попечаловался председатель, не упуская случая пошпынять перед гостем своих замурзанных подданных. – Соскребли все последние крохи, купили пилораму для локомобиля, а установить ее на место в такую стужу у них, чертей нечесаных, видите ль, не хватает духу. А доски надобны позарез – во как! – И он обреченно чиркнул ребром ладони себе по адамову яблоку, ходившему ходуном от волнения.

– Так в чем же дело, мужики, неужели испугались мороза? – спросил бравый балтиец, забыв, за чем пришел в правление.

В председательской чехарде в ту зиму был снова из местных – Егор Мельников. И вот, хорошо зная заводную веснинскую породу, он сразу смекнул, что нельзя упустить шанс – сдвинуть с места застопорившееся дело. Выпростал из-под стола лядащие, после какой-то давней хвори, ноги, и этак с затравкой, усмешливо говорит:

– Родный, дак стаскивай с меня катанки и с Богом! А я тут, по-стариковски, пофоршу у печки в твоих флотских штиблетах.