Последнее замечание, которое необходимо сделать перед тем, как мы начнем рассматривать институты, состоит в том, что патрональные автократии проявляют такой же прагматизм к своей идеологии. Действительно, как в демократии, так и диктатуре подходы к публичному обсуждению, а следовательно, и сами институты обуславливаются идеологическими основаниями этих режимов. Другими словами, конституционализм и марксизм-ленинизм предполагают наличие именно тех политических институтов, которые преобладают в соответствующих политических системах. Однако в популизме такой логической связи не наблюдается. Популизм подразумевает только неограниченную власть автократа, а не то, как он использует свою власть. В соответствии с субстантивно-рациональной легитимностью он может игнорировать законы, когда посчитает это целесообразным, однако это не объясняет, почему он игнорирует одни законы и при этом следует другим, как и не объясняет механизмы прагматического подхода к нейтрализации. Естественно, поскольку оппозиционные партии в отличие от популиста считаются нелегитимными, то их нейтрализация, а также попытка популиста удержать власть любой ценой всегда считаются оправданными. Но тогда остается неясным, почему это должно происходить тайно, с сохранением демократического фасада и многопартийных выборов (и если гражданская легитимация популиста происходит через выборы, то не понятно, почему он меняет электоральные правила и нейтрализует избирательный процесс [♦ 4.3.3] вместо того, чтобы просто просиять, оставив в тени всех своих соперников, как это сделал бы веберианский плебисцитарный лидер)[650]. На самом деле, нейтрализованный демократический фасад в де-факто автократических политических системах создается из уже упомянутых прагматических соображений, поскольку его главной функцией является сокрытие факта монополизации власти в глазах как международной, так и домашней аудитории.

Текстовая вставка 4.1: Прагматизм новых автократов

Новые автократы ‹…› избегают повторения хорошо известных всем сценариев, которые вызвали бы незамедлительную и непреодолимую общественную реакцию. Они выбирают более мягкие, но в итоге не менее разрушительные методы. Они маскируются под демократов и правят на основании своих электоральных мандатов. Они не разрушают унаследованные ими государственные институты, а, скорее, изменяют их назначение. Их оружие – это законы, конституционные поправки и институциональные реформы. ‹…› И они оставляют в игре достаточное количество несогласных, чтобы казаться политически толерантными. Вместо политики выжженной земли, которая уничтожает всех критиков режима, в таких системах можно найти пару-тройку небольших оппозиционных газет, несколько слабых политических партий, некоторые дружественные правительству НПО и, возможно, даже двух-трех видных оппозиционеров ‹…›. В них нет чрезвычайного положения или массовых нарушений традиционных прав. Для случайного посетителя, который пристально не присматривается к происходящему, страна в тисках [нового автократа] выглядит совершенно нормально. ‹…› Новые автократы стремятся заполучить неограниченную власть, однако они поняли, что для этого не обязательно уничтожать своих противников. Скорее наоборот. Для сохранения легитимного публичного образа целесообразно проявлять определенную демократическую открытость, поскольку так у них появляется возможность утверждать, что они не являются авторитарными правителями образца двадцатого века. Поэтому они допускают ослабленную оппозицию и другие демократические признаки жизни, такие как небольшие критически настроенные СМИ или несколько оппозиционных НПО, чтобы продемонстрировать, что они не полностью задушили политическую среду своей автократией[651].