В одной из классических работ на эту тему Фред Сиберт и его соавторы утверждают, что из официальной идеологии и представлений о вреде партийной конкуренции напрямую следует, что «ответственность за все средства массовой коммуникации сосредоточивается в руках небольшой группы высокопоставленных партийных руководителей. Все средства массовой информации [в коммунистических диктатурах] являются рупором этих руководителей, а редакторы и директора этих средств информации внимательно прислушиваются к самым свежим отзвукам „истины“, исходящим с олимпийских высот»[668]. В теории, как пишет Сара Оутс, «СМИ служат интересам рабочего класса, а чувство соблюдения границ / цензуры появляется благодаря самосознанию журналистов, действующих из солидарности с рабочими»; однако на практике коммунистические СМИ стремятся создать сферу коммуникации, в которой единственно возможный стандарт осмысления реальности принадлежит партии (то есть марксизму-ленинизму), а люди при этом лишены права иметь другие представления или свободно высказывать их, если они не согласны с партией[669]. Если обратиться к историческим примерам, то даже в более умеренных версиях реформированного коммунизма, где цензура была более сдержанной[670], только изготовители и распространители самиздата из среды антикоммунистического диссидентства, охват деятельности которых едва ли достигал аудитории в пару тысяч человек, могли скрытно распространять свою литературу, оставаясь за пределами контролируемого государством общественного мнения[671].

Наконец, право взаимодействовать онлайн в закрытой сфере коммуникации не признается, поскольку доступ в интернет значительно ограничен, требует специального разрешения и практически недоступен обычным людям, не входящим в номенклатуру. Примеров из коммунистических диктатур времен, предшествовавших появлению интернета, которые бы подтверждали этот тезис, не существует, но его хорошо иллюстрирует все еще существующая жесткая коммунистическая диктатура Северной Кореи[672]. Тогда как такая тоталитарная модель соответствует идеальному типу коммунистической диктатуры, в чуть более мягких диктатурах с использованием рынка преобладает ее «сглаженный» вариант. Конечно, в таких режимах все СМИ также подцензурны, а право взаимодействовать онлайн ущемляется, хотя и с помощью более изощренных практик. Например, в Китае у людей номинально есть доступ в интернет, но в целях контроля трафика так называемый «Великий китайский файрвол» использует множество различных способов цензуры и фильтрации контента[673]. Китайская партия-государство не допускает свободный доступ к таким сетям, как Google и Facebook, и разрешает только их китайские аналоги. В дополнение к тому, что партия может блокировать местные сайты, она также ввела систему социального кредита, чтобы наказывать тех, чье поведение она посчитает ненадлежащим, что включает взгляды, отличающиеся от общепринятых[674]. Таким образом, формально менее репрессивный Китай практически воскрешает обстановку коммунистических диктатур, стимулируя самоцензуру среди своих граждан, чье экзистенциальное положение напрямую зависит от положительной или негативной реакции государства на их мнения. Помимо прочего, эта политическая система подавляет именно то качество автономии, которая обеспечивается правом взаимодействия в открытой сфере коммуникации.