Это приводит нас к четвертому и последнему праву – праву взаимодействовать онлайн. В открытой сфере коммуникации есть свободный доступ в интернет, и эта свобода понимается примерно таким же образом, как свобода СМИ, описанная выше. То есть интернет должен предоставлять «разнообразную и конкурентную цифровую публичную среду», в которой граждане могут создавать и потреблять политический контент, делиться информацией, объединяться и взаимодействовать друг с другом, невзирая на государственные границы[661]. С точки зрения публичного обсуждения, онлайн-пространство представляет собой универсальную платформу для дискуссий[662], тогда как право взаимодействовать онлайн гарантирует, что ни один гражданин не может быть отрезан от мира и коммуникации против его воли. Другими словами, в либеральных демократиях это право имеет первостепенное значение для обеспечения автономии граждан, поскольку участие в политической жизни реализуется практически без какого-либо вмешательства или помощи со стороны государства.

Полярной противоположностью открытой сфере является закрытая сфера коммуникации. В соответствии с идеологией марксизма-ленинизма, этому типу свойственно формальное и открытое ущемление всех четырех прав СМИ. Государство отрицает право знать (информацию, представляющую общественный интерес) в том смысле, что функционирование режима не является прозрачным ни для собственных граждан, ни для иностранцев[663]. Право говорить и право выбирать также игнорируются, что обеспечивается тремя взаимосвязанными свойствами коммунистических диктатур:

1. государственная монополия и общий запрет частной собственности, которые подразумевают, что (1) каждое СМИ принадлежит государству и (2) частные СМИ запрещены;

2. СМИ являются подразделением партии-государства, а журналисты – членами номенклатуры, то есть они действуют в рамках бюрократического иерархического порядка;

3. контент ограничен цензурой или самоцензурой.

Таким образом, цензура в закрытой сфере коммуникации означает, что весь контент СМИ должен быть одобрен цензором, а в полном виде могут быть опубликованы только те тексты, которые идеально соответствуют линии партии. Тексты, которые не отвечают этому критерию, либо (a) сокращаются так, что из них удаляются те мнения или информация, которые не вписываются в официальную риторику диктатуры (а тем более противоречат ей или критикуют ее), либо (b) вообще не допускаются к публикации[664]. Однако важно отличать цензуру коммунистических диктатур от традиционной цензуры, которую практиковали докоммунистические режимы (в XIX веке), где писатели вынуждены были обращаться в цензурный комитет, который определял, может ли их произведение быть опубликовано[665]. Во-первых, в докоммунистическую эпоху цензор и деятель культуры находились в разных сферах социального действия, поскольку первый был политическим актором, а последний – общинным или экономическим. В коммунистических диктатурах нет отдельного цензурного комитета. По причине монополии государственной собственности и запрета частных СМИ человек искусства является наемным работником партии-государства и на соответствующих условиях включен в иерархию, где каждый начальник является также и цензором. Партийные функционеры высокого уровня скорее устанавливают общие правила для номенклатуры, чем занимаются цензурой самостоятельно. Во-вторых, в докоммунистическую эпоху число урезанных или неутвержденных цензором работ не имело прямого влияния на источники дохода, работу или экзистенциальное положение частного актора. Однако если все СМИ и издательства являются государственными учреждениями и, в сущности, каждый работает на государство, выражение взглядов, которые противоречат официальной линии, указывает на нелояльность партии и, следовательно, в лучшем случае чревато такими наказаниями, как понижение в должности или увольнение. Таким образом, в коммунистических диктатурах работники средств информации часто подвергают себя самоцензуре в том смысле, что даже если у них есть антикоммунистические взгляды, они предпочитают их не высказывать[666]. Наконец, в коммунистических диктатурах писателям и другим людям искусства приписывается особая роль выразителей воли партии-государства, которую с гордостью принимают те из них, кто верит в марксизм-ленинизм. Они воспринимают цензуру не как запретительную меру, а, скорее, как необходимую воздержанность в процессе строительства коммунизма. Цензор не враг художника, а помощник в выполнении его миссии, тогда как цензура – это просто результат практической деятельности или последняя лакировка, которую государство накладывает на текст перед тем, как одобрить его выпуск. Как отмечает Харасти, коммунистическая партия-государство «способна приручать деятелей искусств, потому что художник уже сделал государство своим домом. ‹…› Традиционной цензуре присуще противостояние между творцом и цензором; новая цензура стремится устранить этот антагонизм. Художник и цензор, два лица официальной культуры, неустанно и радостно вместе возделывают сады искусства»[667].