– В Иностранку приходят дайджесты новых книг. Мне позволяют посмотреть. В одной книге, она в прошлом году в Америке вышла, героиня, когда что-то беспросветное происходит, всегда говорит себе: «Я подумаю об этом завтра». Я ей ужасно позавидовала. У меня никогда не получалось так подумать.

– Утро вечера мудренее? – Он улыбнулся. Вряд ли счастливо, но все же. – Видишь, я тоже помню сказочные категории. Ты подумаешь обо всем завтра, Кэсси. Спи.

И она уснула. Она всегда засыпала по его слову, это не изменилось.

И проснулась тоже от его слов:

– Да, Вероника. Сегодня.

Это имя, произнесенное его голосом, потрясло ее. И сам голос потряс – холодной собранностью, которая слышалась в нем.

Ксения села на кровати. Волосы, спутавшиеся за ночь, забивались ей в глаза, как песок в пустыне.

Окно переливалось тусклым светом. Такой в июне бывает часов в пять утра.

Сергей вошел в комнату. Ночью ей показалось, что мертвенность отпустила его хотя бы немного. Теперь вернулась снова.

– Что случилось? – спросила она.

– Я должен поехать в Минск.

Ксения хотела спросить, зачем, но не смогла. Да и важна ли причина, когда решение уже принято?

– Сегодня? – с трудом выговорила она.

– Да. Пралеска ее арестован. Поэт ее.

Сергей сел рядом с Ксенией на кушетку, обхватил голову руками.

– Поэт?.. – потрясенно повторила она.

Сергей посмотрел на нее. Такими были его глаза, когда он понял, что не увидит белые скалы Дувра. Ехали в ту ночь из «Фоли Бержер» мимо какой-то темной стены, окно такси стало как зеркало, и глаза Сергея отразились в нем – совершенно больные. Ужас и жалость сжали тогда ее сердце, как две беспощадные руки. И сейчас снова, и еще сильнее.

А от улыбки на его губах ей сделалось так жутко, что она не смогла сдержать дрожь.

– Поневоле поверишь в рок, – сказал он с запредельной этой улыбкой. – Я дал Веронике номер этого телефона, когда пришел забирать тебя из больницы. Как раз на такой случай дал. Не думаю, что за десять лет она звонила сюда хотя бы однажды.

– Ни разу не звонила, – машинально ответила Ксения. Неотвратимость, в самом деле роковая, ужаснула ее. – Но, Сережа…