– Я не могу не поехать.

– Но ведь это ненадолго? – упавшим голосом спросила Ксения.

Дрожь мешала ей говорить.

– Это как чума в Средние века, – сказал он с пугающим спокойствием. – Одного пощадит, второго нет. Предсказать невозможно, избежать своей участи – тоже.

– Но ведь никто не знает своей участи!

– Я натворил достаточно, чтобы оказаться во второй категории. – Его голос звучал холодно и ясно. – Это было бы справедливо. Ладно, что об этом. Если через неделю не вернусь, оставаться здесь тебе нельзя.

– А где можно?

Ее наконец охватило безразличие такое осязаемое, что его можно было потрогать рукой.

– Кэсси! – Его безразличие, наоборот, исчезло совершенно. – Я тебя на десять лет оставил во власти таких людей, которых и людьми нельзя назвать. Никогда мне это не простится. И все-таки прошу тебя, помоги мне.

Дрожь ее утихла во мгновенье ока.

– Что я должна сделать? – спросила она.

– Привези Андрея из лагеря. Если я вернусь через неделю, мы уедем вместе в Германию. Если меня не будет, уезжайте с ним вдвоем.

– Куда нам уезжать вдвоем? – не поняла Ксения.

– Исходя из возможного – к Домне в деревню. Лишь бы вас не оказалось здесь. Может быть, эти шестеренки прокрутятся тогда вхолостую. Может быть, кто там существует, позволит хотя бы это.

Он произнес это с такой безысходной тоской, что Ксения чуть не завыла. Но не завыла, конечно.

– Я все сделаю, Сережа, – сказала она.

– Спасибо.

Он встал.

– Ты ее все еще любишь? – спросила Ксения.

– Даже повеселее становится, когда узнаешь, что тебя волнует. – Улыбка мелькнула в его глазах всей своей безрадостностью. – Я люблю тебя. Клянусь тебе всем на свете. Но если на свете есть совесть, то Вероника – это она, – добавил он уже другим тоном.