С. В. Конечно. Культура и политика – это одно. Они тесно связаны. И это справедливо не только для России. В любой стране, с самого начала культуры как таковой, хоть тысячу лет назад берите. Сказать, что культура и политика не связаны между собой, может только человек, не осознающий этой связи или стоящий на другой политической позиции. Например, он борется за автономию данных учреждений культуры. Но это тоже будет политика.

Меня как историка культуры с ранней поры интересовал именно этот аспект. И как раз история Большого театра давала для этого грандиозный, благодатнейший материал. Большой театр почти с самого начала функционировал как театр имперский. Сначала он играл вторую скрипку по отношению к придворному Мариинскому театру, потому что в Петербурге был император, двор, столица. А вот когда Москва опять стала столицей, все политические интриги, попытки через репертуар театра прокламировать цели и задачи власти, вступить в диалог с публикой – всё это перешло на сцену Большого.

Причем материала для работы было огромное количество. В советское время документы все еще проходили под грифом “секретно” и “совершенно секретно”. А в постперестроечные времена стали публиковаться толстые тома – десятки, сотни протоколов заседаний Политбюро. И вопросы, которые там поднимались, и результаты голосований весьма показательны.

С. С. А откуда вы ведете начало истории Большого театра?

С. В. С 1776 года. Подробный анализ начинаю с 1825-го, когда было выстроено здание, ставшее прообразом того Большого театра, который мы знаем. Я описываю драматическую судьбу замечательного композитора и великого театрального администратора Алексея Николаевича Верстовского, о котором сейчас подзабыли. А он руководил Большим театром в том или ином качестве тридцать лет! Беспрецедентный случай. После него столько лет на этом посту не выдерживал никто. Мало того, что он был великим директором, он стал основателем русской национальной оперы. Его “Аскольдова могила” – это на самом деле первая русская национальная опера. И в книге я показываю, как политическая ситуация вызвала к жизни появление другой национальной оперы – “Жизнь за царя” Глинки (позднее переименованной Сталиным в “Ивана Сусанина”), которая лишила несчастного Верстовского вполне заслуженного им титула отца русской оперы. Вот так бывает.

Кстати, заплатили за “Аскольдову могилу” Верстовскому какие-то несчастные несколько тысяч. А будучи поставлена на сцене Большого театра, опера принесла казне миллион старых царских рублей. Народ валом валил на нее, она была невероятно популярной, мелодичные песни, разудалые хоры хорошо запоминались. Но опере Глинки в художественном отношении Верстовский, безусловно, проиграл. Глинка был гений.