Личный опыт полезен пишущему и тем, что, отстояв свои убеждения, научается он понимать другого, неспешен с осуждением, а склонен к размышлению. Общественная победа передовой морали вовсе не означает приятие нутром ее принципов каждой личностью, и когда такая личность, носящая принципы нашей морали не в душе, а на плечах, подобно модному пиджаку, получает власть, она обнаруживает чрезвычайное рвение в их мнимой защите. Он, этот защитник, глядит на тебя с одной лишь позиции: надет ли у тебя точно такой же «пиджак», и, если не надет, он будет гнуть тебя в бараний рог, пока не добьется своего. А добивается он, в сущности, одного — угождения. Сам не имея твердых убеждений, он не умеет уважать их в другом и поэтому принимает угождение, этот отвратительнейший пережиток барства, за единомыслие. Эти две силы — истинную убежденность и угодничество — при внимательном рассмотрении найдешь в каждом конфликте, какой бы характер он ни носил: производственный, социальный, идейный… Зрелость публициста как раз и заключается в умении распознать эти силы в поступках людей. А распознаешь опять-таки в том случае, если имеешь убеждения, сложившиеся на основе народной порядочности и социальной идеи, а не на конъюнктуре времени.

Убеждения проявляются в поступках, в отношении ко всему, что тебя окружает. Если спокойно, без волнения и возмущения можешь проходить мимо беспорядка, мимо какой-нибудь житейской гадости, то никакой ты не публицист, если и напишешь что-то под рубрику «На моральные темы», твое писание будет правильное, но без чувств, как пресная лепешка: питательна, но невкусна. Такие писания адресованы непосредственно разуму, минуя чувства читателя. Чувство может вызвать только чувство.

Истинная публицистика — это сжигание самого себя, своих чувств и нервов, души и разума. Можно, конечно, настроить себя на гнев и любовь, на возмущение и восхищение и найти подходящие слова, и можно поднатореть в этом, как во всяком ремесле, но кто откроет секрет, почему и как отличает читатель «настрой» от «состояния». Читатель понимает, настроил писатель себя на любовь к добру, на гнев ко злу или он пребывает в этом состоянии постоянно. Читатель чувствует, сжигал себя автор, водя пером по бумаге, или только изображал сжигание. Не оспаривая нужности сухорационалистических писаний (они делают свое дело), я все же хочу сказать, что публицист не имеет права экономить свои нервы и чувства, в каждом писании он должен спалить себя дотла, не боясь, что на другой раз ничего не останется. Останется! Даже прибавится. Нервы и чувства публициста обладают удивительной способностью: чем безогляднее их сжигаешь, тем богаче они становятся.