Я попытался тем вечером поговорить с Бьёрном, после того, как все угомонились, забравшись под одеяла и шкуры. Но мне не удалось сказать ему ни единого слова, он встал, пробормотав, что у него схватило живот и ему надо выйти. Он вышел на улицу и пробыл там так долго, что я заснул, так и не дождавшись его, потому что, когда я проснулся, сквозь дымовое отверстие пробивался свет, а Йостейн сидел, раздувая огонь из углей, оставшихся с вечера. Одеяло Бьёрна было еще теплым, должно быть, он только что встал.

Так продолжалось несколько дней. Каждый раз, когда я хотел поговорить с ним, он уходил. Я догадывался, что Торгунна, скорее всего, сказала ему, что я все знал, и ему было стыдно, что он оказался в безвыходном положении. Из нас двоих Бьёрн всегда был умнее – так, по крайней мере, говорил отец. Возможно, он уже тогда замечал, сколько необузданности было внутри меня, той самой свирепости, которая вынудила Вагна и Аслака вложить датский топор в мои руки и готовить меня как берсерка.

В конце концов я отступился. Сейчас было бесполезно разговаривать об этом с братом. Что сделано, то сделано. Торгунна уже ждала ребенка, оставалось совсем немного времени, и живот будет невозможно скрыть. В кузнице, где я работал, было широкое окно, выходившее на двор, и я часто мог видеть ее, стоя у наковальни и выковывая головки топоров, клинки мечей и наконечники стрел. Обычно она выходила, когда приезжали крестьяне на своих санях, чтобы продать лук, высушенный дягиль и мешки с зерном, которые они придержали до этой поры, в надежде получить хорошую выручку, потому что запасы у всех подходили к концу. Она тщательно укутывалась в шаль и накидку, но это не казалось странным, потому что было холодно. Она была очень красивая, и я замечал, что на ее щеках появился особый румянец, который можно заметить только у женщин, ждущих ребенка. Наступило второе полнолуние после зимнего жертвоприношения, когда Вагн, Торкель и еще некоторые мужчины запрягли лошадей в сани и отправились на охоту. Я был наверху на укреплении, когда они уезжали, потому что меня попросили выковать новые заклепки для петель у северных ворот и мне надо было сделать замеры. Вагн с Торкелем сидели на облучке в передних санях, одетые в накидки из волчьих шкур, плечом к плечу, как братья. Был слышен топот копыт, виден пар, идущий от лошадей. Я долго простоял там, глядя, как они едут по заснеженным холмам. Следы кабанов проходили в нескольких шагах от их саней и уходили прямо в зимнее небо, такое синее, что аж слепило глаза.

Возможно, из-за того, что Вагн уже несколько дней был в отъезде, Бьёрн наконец-то решил поговорить со мной. Я чистил копыта Вингуру в конюшне, когда он неожиданно зашел. На его шерстяной накидке и бороде был виден снег.