Капитан распорядился выдать всем захваченным арестантам платье, их остригли и обрили и, снова заковав в кандалы, поместили в общую арестантскую каюту. Только Торстратен, согласно обещанию капитана, получил отдельную каморку и расхаживал без цепей. Но это разрешалось ему только днем и в открытом море, а на ночь и в случае прибытия в порт, он должен был уходить в свою каюту, где его запирали на замок.

Антон расспросил его о судьбе прочих арестантов. – Они все здесь на острове, – объяснил, ему голландец, – Если капитану угодно, я могу показать ему дорогу к деревням еще другого племени дикарей, тоже враждующего с племенем убитого Ша-Рана.

Предложение это было передано Антоном капитану Максвеллю и он созвал всех офицеров фрегата на военный совет, но мнение большинства офицеров склонялось к тому, что лучше избежать нового кровопролития, хотя бы и предоставив арестантам свободу. – В лазарете только что скончался от ран еще один из товарищей, – заметил капитан, – и право жаль рисковать жизнью еще нескольких человек бравых моряков.

На том и порешили. Фрегат снялся с якоря и повернул назад. За это время починка «Короля Эдуарда» должна была кончиться и можно было вместе направиться в Австралию.

Все это время Тристам сидел в своей полутемной келье с тяжелыми цепями на руках и ногах. Его дикие неистовые крики порой раздавались по всему фрегату… несчастный от отчаянья кусал свои кандалы и напрасно пытался их сбросить.

В тех же условиях Торстратен с спокойствием благовоспитанного человека только посмеивался. – Тристам полоумный, – говорил он. – Мы ему обязаны всеми нашими неудачами… в том числе и последней, самой крупной из всех.

– Каким образом вы добрались до острова Ша-Рана? – спросил его Антон.

– Нас прибило к нему течением. Когда экипаж «Короля Эдуарда» перешел на «Бьютэфуль», мы сочли себя вправе воспользоваться его шлюпками, нагрузили их кокосовыми орехами, набрали пресной воды и смело вышли в море. Если бы мы остались на острове, у которого стоял «Король Эдуард», то рано или поздно англичане явились бы за нами и забрали бы нас. В море мы испытали страшную нужду. Мы плавали дней восемнадцать или двадцать. Под конец ни пить, ни есть, было нечего. Но чего не перенесешь, на какие испытания не согласишься, лишь бы сделаться свободных!

Лицо его было пепельно серого цвета и он закрыл его руками. – Теперь партия проиграна, – сказал он глухим голосом. – Я кончу свои дни рабом на плантациях.

У Антона не нашлось слов утешения для несчастного. Голландец был молод и силен, с энергичным и предприимчивым характером, – много еще лет пройдет прежде, нежели он примирится с положением колодника, вечно работающего на других из-под палки.