– Великолепно, – заметил один из матросов, – а жарили ее вы, вероятно, на лучах северного сияния, не так-ли, старина?

– Если вы мне не верите, – пожал старик плечами, – то я, пожалуй, могу…

– Глупости, папа Мульграв, глупости! Мы все тебе верим!

– И не ошибаетесь: все так и было, как я рассказываю, ребята. Набрал я рыбы и стою в недоумении, что с нею делать, как вдруг слышу в партере моего ледяного дворца странный рев, какую-то возню и топотню, и как раз в той комнате, которую я для себя занял… Бегу туда и вижу, что громадный белый медведь протиснул голову в одну из трещин в стене и застрял, не может двинуться ни туда, ни сюда. Как он ни рвался, ни метался, не тут-то было, его чудовищная голова плотно засела во льду. Я тотчас выбежал и осмотрел тело непрошеного гостя, торчавшее снаружи горы. Вот так махина, чорт возьми! в нем было в длину не менее десяти футов… Никогда я не видывал ничего подобного! А возле старухи копошился совсем еще молоденький медвежонок, питавшийся еще материнским молоком. Ну, я-то оказался попроворнее его! Пока мать стояла спокойно, воображая, что кормит своего детеньшша, я ее отлично выдоил и вдоволь напился теплого молока. А малышу я давал изрезанную на части сырую рыбку, и впоследствии он так привык ко мне, что бегал за мной как собачка. Жаль только, что вся эта идиллия не долго длилась, пришла оттепель, а там подошло другое судно нашей экспедиции и забрало меня с таявшей ледяной горы. Моя медведица с её медвеженком были очень тронуты разлукой, они научились подавать мне лапу, как благовоспитанные собаки, и когда, стоя уже на палубе, я в последний раз махнул им платком, то я отлично видел, что они со слезами бросились друг-другу в объятия.

Громовой хохот огласил палубу. «Славно рассказано, сэр! Поистине трогательная картина верности и дружбы. Надо полагать, что вы все время усердно прикармливали белую медведицу рыбой?»

– О, да, постоянно. Фонтан выбрасывал мне ее тысячами. Ах, при всех огорчениях, чудное то было время, которое я провел в моем ледяном дворце, – заключил старик со вздохом. – Да, дети, все минует. И никто не знает, что кому предстоит впереди.

– Может доведется и медвежьего молочка отведать! Вы правы!

– Расскажите нам еще что-нибудь хорошенькое, сэр!

– Довольно! – ответил старик, смеясь. – Хорошенького понемножку!

Хитрый старик поспешил отойти, чтобы не портить впечатления своего рассказа, тем более, что боцман уже дал свисток расходиться по койкам, больные в лазарете, с своей стороны, нуждались в покое. Раны, нанесенные копьями дикарей, трудно заживали, сопровождались сильными болями и из лазарета нередко доносились жалобные стенания.