* * *
По тяжелой белизне небес и промозглой влажности ветра было очевидно: скоро должен был выпасть снег.
Ямада сидел на корточках в своем убежище: небольшом треугольном углублении, который образовывали опиравшиеся друг о друга два больших валуна и камень поменьше под ними. Укрытие было достаточно высоким, так что можно было сидеть с прямой спиной, и достаточно длинным, чтобы можно было прилечь и растянуться во весь рост. Он предпочел сидеть и смотреть на голые ветки деревьев и землю, устланную желтыми и красно-бурыми листьями. Скоро эта мягкая подстилка должна была исчезнуть. Последние несколько недель легкий снег выпадал неоднократно. Все это время снег таял в пределах дня с момента выпадения. Но дальнейшее обитание в этом месте гарантировало бы, что Ямада уже не сможет питаться одними ягодами и грибами.
Он уже так исхудал, что мог спокойно сомкнуть большой и средний пальцы вокруг локтя. Униформа свисала с него, как с вешалки. Одежда не давала ему замерзнуть, но в лесу дни и ночи становились все холоднее. Слишком далеко на севере он оказался. Даже на этой не особо выдающейся возвышенности зима наступала быстрее. Да она уже, собственно, и началась. Птиц уже давно след простыл, а грызуны и зайцы притихли.
Ямада выкарабкался из своего убежища и, шатаясь, опустился на рыхлую землю. Ему очень хотелось остаться в укрытии и поберечь силы, но голод уже давно руководил всеми его помыслами. Неподалеку от ручья меж белых берез была поляна, полная кустов брусники. Ямада кое-как добрался до ручья, всю дорогу трясясь от мороза. По пути к бруснике с неба начали падать первые мягкие снежинки. Казалось, небесный владыка начал возиться с огромной солонкой. Слишком уж сухие, мелкие, рассыпчатые снежинки напоминали крупицы соли.
Добравшись до ручья, Ямада осторожно пристроился на камне и набрал себе пригоршню воды. Темно-коричневая земля хранила следы зверей, которые тоже приходили сюда утолить жажду. Ямаде вдруг вспомнилось, что прежде он первым просился на охоту за этими тварями. Уже не верилось, что он когда-либо был достаточно силен, чтобы бежать, гнаться и убивать. Охота привлекала его, в отличие от таких людей, как Хаяси или даже Ито, не возможностью ощутить чувственное наслаждение, а тем, что это было занятие, которое могло сделать его одним из великих мира сего. Он не мог не отметить иронию того, что он теперь оказался абсолютно безвестной тенью посреди всеми забытого уголка мира, где его никто не мог увидеть или услышать. Никто бы по нему не скучал. Уж точно не Минэко и скорее всего даже не Ито Ацуо. Он с легкостью представил себе Ито в окружении богачей. Вот он поднимает бокал коньяка и оглашает: «Мой давний друг, генерал Ямада Гэндзо, погиб на войне. Он был героем, достойным Его Величества. Выпьем за его память!» А по завершении ритуала он бы сразу переключился на тему, захватившую его внимание в то время, будь то какая-то женщина, произведение искусства или золотой прииск. И после этого Ито больше бы и не вспомнил о Ямаде. Таким уж человеком он уродился.