– И почему же дела в Германии после войны так быстро пошли в гору и сегодня страна сравнительно крепко стоит на ногах? – спросила я.

Ведь это противоречило его тезису о том, что для построения правового государства необходимы либеральные, просвещенные граждане. Немцы, если бы их спросили в 1949 году, отвергли бы Основной закон, поддержали смертную казнь и отрицали бы свою ответственность за Холокост, если бы вообще признали его существование. Нацисты все еще занимали ключевые позиции в госслужбе, судебной системе, министерствах и даже в прессе, тогда как значительная часть интеллигенции находилась в изгнании. И все же демократия и процветание возникли как по волшебству – и именно в Германии.

– Да, но только потому, что немцы за одно поколение дважды были вынуждены капитулировать, – ответил Надаш. – Страна обладала богатой культурой, как ни одна другая в Европе, и обеспеченной, образованной буржуазией, но при этом она была не только политически унижена и морально дискредитирована, но и физически разрушена – почти ни один дом не уцелел. Добропорядочные женщины таскали камни, владельцы фабрик голодали, профессора преклоняли колени перед оккупантами, миллионы людей бежали, подвергаясь насмешкам и насилию. Ни одна другая нация не переживала два столь полных поражения подряд, не испытывала такого духовного и материального краха. Именно поэтому, и только поэтому, Германия действительно извлекла урок из истории. «Никогда больше» касалось не евреев, это о том, что никогда больше с нами не должно случиться то же самое.

Мы идем по городу, который из-за своей промышленности и торговли во время войны был разрушен на 95 процентов. Отдельные восстановленные великолепные здания, которым двести, триста, четыреста лет, стоят как реликты среди мышино-серых административных построек и безликих типовых домов. Такие административные центры нельзя назвать бедными – в последние годы в них много инвестируют: в торговые центры, велосипедные дорожки, зеленые зоны, культурные учреждения. Но от истории почти ничего не осталось, все, что росло естественным образом, было вырвано с корнем, весь шарм исчез. Такова оказалась цена.

* * *

Как я могу утверждать, что боль в ушах – это очень обычное раннее воспоминание по сравнению с его падением с лестницы в ночь бомбардировки, спрашивает меня Надаш в ресторане. Боль в ушах! Такое сильное вторжение внешней, непостижимой, ужасной реальности не только в тело, но и в душу. Я раздумываю, пока он продолжает качать головой:

– Да, это правда, ребенок, проснувшийся в темноте в кроватке от безобидной боли в ушах, вероятно, потрясен гораздо сильнее, чем если бы он находился в объятиях матери, бегущей в подвал во время бомбежки.