А как быть с теми, чьи родители не из Европы? Мое отмененное путешествие в Афганистан – настоящая утрата.

* * *

Меня не отпускает одна мысль, которая утешает, несмотря на эту бесформенность: когда мы говорили о положении в Венгрии, Надаш отметил, что демократия предполагает наличие либерального, просвещенного городского общества, которое формируется в городах. Города, в свою очередь, возникают благодаря промышленности и торговле, а промышленность и торговля опираются на устоявшиеся традиции, которые поддерживали ремесленное мастерство. Формирование гражданского общества в Восточной Европе, особенно в Венгрии, неоднократно прерывалось: формирование буржуазного общества было нарушено уже в XIX веке, а в XX веке целенаправленно подавлено – сначала венгерскими нацистами, затем немецкими нацистами, а остатки уничтожили коммунисты. В результате возникло общество, лишенное четкой структуры и образованного среднего класса. Такое бесструктурное общество, хоть и соответствует требованиям потребительской экономики, политически парализовано, легко поддается манипуляциям и жаждет сильного лидера.

Двадцать или тридцать лет назад Надаш пользовался значительным уважением, особенно в Германии, его часто приглашали на публичные дискуссии, и каждый раз он предупреждал: такие страны, как Венгрия, Польша, Румыния, нельзя рассматривать только как рынки, за которые соперничают Германия и Франция, превращая многообразие Европы в выбор между магазинами «Альди» и «Карфур». Со временем приглашения прекратились, его начали считать ворчливым пессимистом, раздражавшим окружающих. Теперь Запад расплачивается за свое высокомерие и слепоту. «Здесь все уже сказано, – Надаш указал на лежащие перед ним эссе, – все эти речи, которые я произнес, и статьи для „Нового Цюриха“ или „Зейта“, – все напрасно». Надаш, который обычно никогда не повышает голос, почти не жестикулирует, всегда вежлив и рассудителен, но немного отстранен, вдруг сбросил книгу со стола – на мгновение он действительно утратил свою священную невозмутимость.

– Ну что ж, – продолжил он, поднимая книгу, – с исторической точки зрения двадцать или тридцать лет – это практически ничто. Французам понадобилось двести лет, и они до сих пор не могут выпутаться из своих противоречий. Посмотрите только, как даже левые критикуют президента за то, что он сказал правду об Алжире. Или Англия, где Брекзит разжег ксенофобию. Италия, конечно, тоже, и не только сейчас, все началось еще с Берлускони, которого любили не вопреки его бесстыдству, хитрости и вульгарности, а именно за это. А теперь Америка. Двести лет, и все еще грозит развалиться.