291

Даже сцены соитий в восьмой главе Paradiso, которую часто называют скандальной, не производят на меня особого впечатления, несмотря на всю свою зрелищность – как в самих позах, так и в описаниях. Откровенность Лесамы, с которой он писал в том числе о гомосексуальности и садомазохизме, была неслыханной для Латинской Америки, однако спустя полвека она представляет скорее исторический интерес и служит еще одним доказательством того, что в великих романах самые привлекающие внимание сцены редко оказываются по-настоящему важными. «Совсем как в жизни», – уже была готова сказать я с ироничной улыбкой, но потом снова вернулась к прочитанному.

Однако это не основная причина, по которой, несмотря на все мое восхищение, я остаюсь странно безразличной к знаменитой восьмой главе. И дело не только в нарушении табу, которое через пятьдесят лет уже не воспринимается так остро. Истинная причина становится понятна в следующей главе, где Лесама Лима мастерски описывает демонстрацию в Гаване: он настолько погружается в происходящее, что становится неважным, кто против кого выступает, – как в предыдущей главе стало неважным, кто с кем спит. В конечном счете все эти удивительные события переживает не сам Хосе Семи, а окружающие его люди, которые не были подробно раскрыты. Хосе лишь слышит об этом или случайно оказывается поблизости. В обеих главах важно не само действие – будь то совокупление или демонстрация, встреча тел, лишенная любовных прикрас, или противостояние студентов и солдат, юности и власти. Какая разница, как описаны самые смелые сцены секса, если сами влюбленные не вызывают интереса?

Тем не менее я продолжаю читать – отчасти потому, что еще слишком рано ложиться спать, и отчасти из-за своей приверженности дисциплине. Я снова встречаю Хосе Семи, с которым чувствую связь с тех пор, как он впервые пережил приступ астмы. Возможно, это связано с тем, что его история напоминает историю самого Хосе Лесамы Лимы? Частые болезни и постоянные кошмары, отец – полковник артиллерии, мир книг, в который молодой Хосе погрузился после ранней смерти отца, и мать, которая все это наблюдала, студенческие протесты 1930 года и вскоре после этого – обращение к поэзии? Нет, когда я читала о детстве Семи, я еще не знала биографию Лесамы.

«Ты станешь свидетелем, – предсказывает ему мать, – свидетелем, чтобы заполнить отсутствие отца, свидетелем, который осветит каждый день. Смерть твоего отца, как я уже говорила тебе, лишила меня голоса, но я всегда мечтала, и эти мечты – корень моей жизни, основа твоего свидетельства, твоей попытки преобразовать сложное, твой ответ. Недоброжелатели будут думать, что я никогда не произносила этих слов, что ты их выдумал, но, когда ты дашь ответ через свое свидетельство, мы с тобой будем знать, что я это сказала и продолжу говорить, пока жива, а ты передашь мои слова дальше, когда меня не станет».