286

После долгих недель сегодня я впервые ощутила не просто абстрактное знание, неугасимую надежду или, по своей сути, неуверенную веру, а убедилась собственными глазами, что он действительно на пути к выздоровлению. На его лице снова появился цвет, а в глазах – блеск. И что самое важное, у него снова появились планы, свои планы, а не те, которые придумывала для него я. С субботы ему стало лучше: он снова громко смеется и не так быстро устает, что порадовало врача, да и показатели остаются отличными. Но именно сегодня я по-настоящему почувствовала облегчение – скоро, очень скоро он снова начнет побеждать в настольном теннисе. Возможно, именно это и стало причиной того, что я проснулась среди ночи. Теперь мне становится яснее: это не беспокойство, а волнение, которое еще не перешло в радость. Мои мысли еще не успели догнать мои чувства.

287

Днем все крупные города звучат одинаково. Октябрь уже наступил, и, возвращаясь от отца, я слезаю с велосипеда и располагаюсь на траве. В последний раз в этом году, я уверена. Меня не тревожит, что солнце может оказаться слишком жарким. Во время прогулок я частенько решаю отдохнуть в парке, поэтому звук города мне хорошо знаком: каким бы плотным ни было движение, оно приглушается расстоянием и деревьями, и отдельные звуки становятся почти неразличимыми. Лишь сирены, мотоциклы или внезапно разгоняющиеся автомобили с мощными моторами прорываются сквозь общий фон. В южных странах добавляются еще и автомобильные гудки – они тише сирен и мотоциклов, но их так много, что они почти сливаются с общим шумом. Гудки – это своеобразная особенность, как и сирены, которые могут различаться в зависимости от страны. Но, сидя в парке, невозможно сказать, закрыла ли ты глаза в Риме, Токио или Буэнос-Айресе. Я представляю, что вокруг нет ни гудков, ни сирен, и, засыпая в Кёльне, мысленно отправляюсь в кругосветное путешествие.

288

Мой психотерапевт, которому я пишу о Борисе Цирюльнике, объясняет, что данные нейровизуализации на самом деле не дают полной картины. Они лишь дают поверхностное представление о мозге, как если бы кто-то пытался описать работу автомобиля с помощью теплового снимка. А ведь наш мозг гораздо сложнее, чем любой автомобиль! Когда-то психотерапевт переводил мемуары Адольфа Гавалевича, который выжил в Берген-Бельзене как «мусульман» и на протяжении четырех лет весил всего 36 килограммов. «Мне нужно домой к матери», – сказал Гавалевич в грузовике, который вез узников к крематорию. Другие засмеялись, хотя это была чистая правда. Вернуться домой к матери, когда тебя еще не существовало. По странной прихоти капо вытащил именно его из числа обреченных. Когда концлагерь освободили, Гавалевич заболел тифом и потерял сознание на груде трупов. «Гавалевич и его товарищи были удивительно жизнерадостными людьми с хорошим чувством юмора, которые наглядно показали мне, что значит парадоксальная, но непоколебимая вера в человеческое добро», – пишет психотерапевт, предполагая, что Цирюльник тоже испытывал подобную парадоксальную благодарность, несмотря на его недоверие к нейропсихиатрическим выводам.