Действительно – больше, чем нейровизуализация, впечатляет то изумление, с которым восьмидесятилетний мужчина на книжной ярмарке рассказывал о гибели своих родителей и о том, как он спасся в еврейском приюте, спрятавшись под телом убитой воспитательницы, пока всех остальных детей увело гестапо. Окровавленный, он оставался под телом еще долгие часы, когда в приюте уже давно воцарилась тишина. Мой терапевт, который до своей пенсии возглавлял психиатрическую клинику, удивляется, что связь между устойчивостью и религиозностью не кажется очевидной, ведь такие переживания ясно демонстрируют эту связь, и для ее понимания не нужны размытые изображения. Тридцать лет назад его учитель и начальник, Клаус Дернер, один из ведущих представителей реформаторской психиатрии, озаглавил свое вступительное слово на конференции так: «Неужели вы не доверяете Богу?» Для многих, включая моего психотерапевта, это была неприятная провокация. Реформа психиатрии носила ярко выраженный антиавторитарный характер, она была направлена на освобождение и защиту прав человека, на преодоление постфашистских структур. «И вот наш главный идеолог заговорил об „уповании на Бога“! Лишь со временем я смог смириться с мыслью, что даже для такого воспитанного в католичестве и далекого от церкви агностика, как я, идея „упования на Бога“ может быть жизненно важной. Мои пациенты страдали не только из-за обстоятельств, но и из-за нехватки доверия к Богу, поэтому наша задача заключалась в том, чтобы помочь им вновь открыть это чувство».

Упование на Бога – таваккуль, – это слово часто звучало в разговорах моей матери и старших родственников в Иране. Я выросла с ним, оно придавало мне сил. Упование на Бога предполагает религиозность, но не принадлежность к какой-то конкретной конфессии. Главное здесь – упование, а не сам Бог, хотя без чего-то непостижимого это упование не имело бы смысла, ведь чудо спасения на самом деле не является чудом. Из семисот тысяч узников в Треблинке выжили всего пятьдесят. Чудо заключается в том, что кто-то не понимает, почему оказался среди избранных.

В то же время я постоянно задаюсь вопросом – этим странным, но неизбежным вопросом, – почему те бактерии, которые в Германии поражают сердце с частотой 0,0017 процента в год, хотели забрать жизнь именно моего сына? Даже мысль о том, что при таких удивительных обстоятельствах и редких совпадениях ему удалось выжить, не приносит облегчения. Тот, кто начинает задавать себе такие вопросы – рассматривая случившееся как благодать или как проклятие, – не найдет ответа. Ответ есть только у тех, кто перестает спрашивать. Тем не менее мой сын говорит, что один факт того, что все вернулось на круги своя, кажется ему чудом: школьный двор, класс, лестница, разговоры одноклассников и даже то, кого выберут первым в футбольную команду, и киоск, где он покупает на переменах бутерброд или сникерс, – одно то, что киоск открыт и шоколадные батончики лежат на своем месте перед кассой.