360
Полистав сборник стихов, подаренный юным Марком, я уже собиралась взяться за Рабле, как взгляд упал на выпуск журнала «Тексты и критика», посвященного Рингельнацу. В статье решительно развенчивается миф о нем как о веселом стихоплете. Уже приведенное в начале стихотворение передает грустную реальность человека, чей образ шутника стал его же клеймом, и глубинную дилемму любого художника, чье внешнее амплуа оказывается настолько убедительным, что его принимают за действительность.
Чем дальше я читаю статьи – хвала критике, которую так ненавидел Чоран, – тем яснее становится, что за каламбурами, абсурдными перевертышами смысла и звучными играми, которые принесли Рингельнацу известность, скрывается серьезный смысл. Его намеренные нарушения грамматических норм, ассоциативные цепочки, порожденные случайными звуками, физиогномическими деталями или даже одним-единственным слогом, искажение реальности до гротеска и абсурда – все это не просто трюки циркового клоуна для кабаре. Это веселье и глубина детства, которые он сохранил, как и многие дадаисты, к числу которых Рингельнац частично принадлежит. В школьные годы он коротал время, представляя, что из древесных прожилок, чернильных пятен и сучков на парте можно сложить целые континенты, или превращал камень во дворе то в яйцо, то в гриб, то в птицу, то в духа, то в Наполеона или даже в язву желудка. Одного штриха тушью или пятна было достаточно, чтобы создать древнюю мистическую статую или арктический пейзаж.
Одна из статей подтолкнула меня заказать полное собрание сочинений Рингельнаца, потому что уже сам заголовок его романа, который не включен в мой сборник, кажется загадкой: «…liner Roma…» Рингельнац известен своими причудливыми названиями: «Куттель Даддельду, или Скользкая печаль», «Батиковая обувная паста, или Нервозный козявочник», «11 дел». Но «…liner Roma…» является усеченным словосочетанием и символизирует структурный принцип современной литературы и, шире говоря, способ восприятия мира: начинать в середине и заканчивать без точки.
И весь роман так же фрагментарен, как его название, изначально задуман как незавершенное произведение: лексика и семантика намеренно искажены, сюжетная линия то и дело рвется, в диалогах часто невозможно понять, кто говорит. Не «Берлин, Александерплац», а «…liner Roma…», изданный за пять лет до романа Деблина, считается первым немецким городским романом, который запечатлел яростную и хаотичную какофонию новых впечатлений, обрушивавшихся на горожан. Деструкция как принцип стиля, монтаж как метод повествования: главными героями становятся не люди, а город – живое и неживое чудовище из камня, по улицам которого мчатся переполненные поезда, люди ползут от стены к стене, совокупляясь в грязных углах, где их могли убить без малейшего шума. Чем дольше я читаю хвалебный отзыв о «…liner Roma…», тем глубже трогают меня отчаянные попытки Рингельнаца стать серьезным писателем, чтобы больше не играть роль шутника на кабаре-сценах. Но вместо этого он стал зависимым от алкоголя и наркотиков, его книги сожгли в 1933 году как «недостойный немцев хлам», ему запретили выступать, после чего он впал в нищету. Друзья тайком подбрасывали Рингельнацу деньги и даже организовали благотворительный концерт в его поддержку, которому 17 ноября 1934 года помешала состояться его смерть от туберкулеза.