Дверь мгновенно распахивается, в проеме возникает женщина в длинной юбке, старомодном пиджаке и светлом платке, и до меня запоздало доходит, что с Глебом, вообще-то, проживает его верующая мать…

– Здравствуйте! А Глеб дома? – хрипло каркаю я, осознавая, как хреново, должно быть, выгляжу. Интересно, каким исчадием ада я ей представляюсь?

В ее глазах вспыхивает граничащий с безумием ужас.

– Его нет…

Ну конечно же. Поехал раньше – развести костер, нажечь углей и обустроить все удобства для своей Олечки. В груди вскипает досада и привычная, до одури надоевшая боль. Я собираюсь развернуться и уйти, но мама Глеба хватает меня за рукав косухи и, проявив недюжинную силу, втаскивает внутрь:

– А вы?..

– Нелли.

– Проходите! Не из-за вас ли он в последнее время сам не свой?

Глава 38. Глеб

Глава 38. Глеб

Я взял верхнюю полку плацкарта. Вспомнил, как когда-то мы ездили с мамой и Мишкой в Крым. Но с тех пор длина полок и высота потолков существенно уменьшились, и, чтобы мои торчащие ноги не лезли проходящим мимо людям в лицо, я вынужден все время держать колени согнутыми. Да и повернуться с боку на бок не так-то просто. Ворочаюсь, как старый дед, пытаясь найти удобное положение. Мои попутчики – два тридцатилетних мужика с обветренными лицами в свитерах под горло и рваных носках. А на полке подо мной грузная женщина лет пятидесяти.

Сразу после проверки билетов мужики стелют себе постели и заваливаются спать, женщина достает еду и заставляет ею весь столик. Поезд движется медленно, за окошком проплывают железнодорожные постройки, жилые дома в отдалении, туманный утренний город. Пейзажи с пожелтевшими, облетающими деревьями выглядят депрессивно и тревожно. Однако настроение у меня по-прежнему боевое. От опрометчивости и вместе с тем смелости собственного поступка все еще немного захватывает дух. Я доволен собой и предвкушаю волнительную встречу с Нелей. И хотя я сразу запретил себе надеяться на нечто большее, чем доброжелательный прием, при мысли о том, что я скоро окажусь с ней рядом, замирает сердце. Эта давно позабытая детская радость невольно вытесняет и злость на Артёма, и стыд перед мамой, и тревогу путешествия в неизвестность.

Звонить маме я пока опасаюсь, поэтому, дождавшись восьми часов, пишу короткую эсэмэску: «Пожалуйста, не обижайся, но я уехал. Вернусь завтра. Не волнуйся, все в порядке, объясню, когда вернусь, но это было очень срочно и важно. Мишке я позвоню, поздравлю. Тебя тоже поздравляю и люблю».

Я не стал писать, куда еду: мама с ума сойдет, узнав, в какую даль меня понесло, а обманывать не в моем стиле. Она все поймет и обязательно одобрит, потому что сама терпеть не может несправедливость, защищает слабых и буквально вчера объясняла мне, что мужчина должен поступать решительно. Но это потом, когда я уже благополучно вернусь и, сидя на кухне, буду докладывать о том, как меня угораздило укатить за тридевять земель.