Дорогой дневник,
Я подарила своей креветке мать, которую она давным-давно потеряла, а она все равно не встает с постели! Вот я и думаю: наверное, в скорби нам нужно не только утешение (в литературе – обычно мать)? Разве нам не требуются цель и усилия: не просто
Дорогой дневник,
Воспоминание: наш учитель дал Эм задание написать Письмо Матери. Результата я не видела, потому что она его не показывала и не желала ничего говорить. Подумать только: чтобы не осталось никого, кто помнил бы нашего учителя. Или вот: Эмили, какой ее создал Ваал, стоит под круглым отверстием в крыше Пантеона и кричит:
Таково определение одиночества, когда ни одна часть твоего прошлого не связана с другой.
Это наводит на мысль о последней рукописи Эмили. Книга, видимо, не закончена, поскольку ближе к концу работала она лишь изредка. Я начала просматривать ее бумаги. Если не ошибаюсь в Эмили, записи найдутся не среди черновиков стихотворений и даже не в рисунках, а в каком-нибудь необычном месте.
Сначала проверю горшок, где она хранила собачьи кости.
Дорогой дневник,
Я нашла рукопись Эмили. За ее книгами, стоявшими в нашем детском шкафчике. Бумаги запылились, поэтому я не сразу обратила на них внимание: забыла, сколько месяцев уже прошло. Принесла их на кухню, затем положила обратно в тайник.
Я не готова увидеть ее слова – ее последние слова, тем более что перед самой смертью говорила она очень мало. Спрашиваю у мистера П., как поступить. Думала, этот дурень скажет что-нибудь вроде: прочитайте, хуже не будет. Однако он говорит: сожгите. Вашей сестре это уже не поможет.
Даже не заглянув, спрашиваю.
Так будет лучше, отвечает он. Разве нет? Ваш отец поступил бы именно так.
Ему известно об этой книге?
Ни о какой книге ему не известно. Вы же ему ничего не говорили, правильно?
Естественно.