Несколько месяцев спустя, обсуждая с немцем Рафаэлем Лёвенфельдом утопию «Looking Back: 2000–1887» (1889, «Взгляд назад: 2000–1887») Эдварда Беллами, Толстой снова обратился к мысли Кьеркегора, несколько ее изменив. Кьеркегор, по мнению Толстого, полагал, что писатели в равной степени полезны и вредны, полезны, потому что описывают добро в красивой форме, а вредны, потому что никогда не говорят, как достичь идеала748. Эту же мысль почти слово в слово Толстой высказал через год Юнасу Стадлингу749. Кьеркегор, таким образом, сформулировал дилемму писателя с раскрепощающей ясностью.

Исследователь творчества Кьеркегора Леонид Чертков считает, что Ганзен наметил еще одну параллель между датским философом и Толстым750. Оба полагали, что брак – это препятствие на пути того, кто избрал религиозную стадию. У Кьеркегора эротическая любовь, женская сущность, брак или безбрачие обсуждаются в статье «In vino veritas». В письме к Толстому Ганзен также упоминает статью «О браке», то есть «Adskilligt om Ægteskabet mod Indsigelser af en Ægtemand» из того же сборника «Stadier paa Livets Vei» («Стадии на жизненном пути») и представление об «одинокой жизни ради идеи»751. Для Толстого здесь тоже была обильная пища для размышлений.

Сразу же по возвращении в Петербург Ганзен отправил Толстому знаменитый портретный рисунок Кьеркегора 1837 года, а также две его работы на датском: «Enten – Eller» и «Stadier paa Livets Vej»752. Вероятно, он хотел, чтобы Толстой составил представление об объеме двух важнейших трудов Кьеркегора. В ответном письме Толстой вежливо поблагодарил за книги, пожаловавшись на нехватку времени для изучения датского, хоть он и очень бы желал удосужиться выучиться по-датски753.

В августе 1890 года Ганзен сообщил, что с переводами ему теперь помогает супруга и они уже приступили к переработке его ранее опубликованных переводов. К письму Ганзен приложил их общий перевод проповеди Кьеркегора «Lilien paa Marken og Fuglen under Himlen» (1849, «Лилии и птицы»). Текст, судя по всему, Толстой уже знал, поскольку Ганзен выражал надежду, что новая версия перевода произведет на Толстого более сильное впечатление, чем первая754. Лилии и птицы означают здесь детскую непосредственность и «простоту сердца» и относятся к Царствию Небесному – в противоположность всему, что именуется образованием и схоластикой. В итоге речь идет о подлинности и выборе «себя самого».

Отвечая, Толстой признал, что Кьеркегор, судя по прочитанному, серьезный автор, которому присущи наиважнейшие писательские качества: «искренность, горячность, серьезность»755. Позитивная оценка порадовала Ганзена, который наконец убедился, что Толстой внимательно прочел Кьеркегора756. Ганзен захотел написать статью (намерение не осуществилось), в которой проводились бы параллели между Кьеркегором и Толстым. Одна из них заключалась в следующем: Кьеркегора хвалили, пока он рассматривал эстетические вопросы, но как только он выступал с нравственными проповедями, его начинали критиковать и обвинять в том, что он требует слишком многого. В точности этой параллели датчанин, очевидно, убедился во время визита в Ясную Поляну.