Реплика Толстого в разговоре со знакомым 29 октября (10 ноября) рассматривалась как подтверждение того, что Толстой по-прежнему не верит в забастовку как главную причину переноса конгресса на следующий год: «Нет, этому не могло бы помешать. Но я написал для этой конференции статью на основе евангельских истин. А когда они ознакомились с моей статьей, им многое в ней не понравилось, и они написали мне, чтобы я выкинул из нее то, с чем они несогласны. Ну зачем же я буду выкидывать то, что мне самое дорогое»1135. Но эти слова Толстого были явно неверно процитированы. Он никогда не отправлял доклад в Швецию и никогда не обсуждал его содержание с устроителями конгресса. Требование внести сокращения пришло позднее и – как мы убедимся в дальнейшем – не со шведской, а с немецкой стороны.

В последний раз тема затрагивалась в феврале 1910-го, во время визита русско-норвежского журналиста Марка Левина. Он объяснял решение шведов категорично и однозначно. Конгресс не состоялся, «потому что хотел приехать Лев Николаевич. Его бы приняли как царя. Правительство испугалось, что он будет держать анархическую речь. „Он не мирный человек, он натравливает народ на царя“, – говорили правительственные люди»1136.

Объяснение Левина Толстому, судя по всему, понравилось. Другой вопрос, насколько он в это поверил.

В тот же день, когда в Стокгольме приняли решение о переносе конгресса, Толстой получил письмо от берлинской Концертной дирекции Юлиуса Сакса. Сакс, известный организатор лекций и выступлений политиков и ученых, пригласил Толстого выступить в Берлине после Стокгольма, гарантируя ему полную свободу слова и солидный гонорар – 5000 франков плюс компенсацию за проезд. Если Толстой согласится выступить в десяти немецких городах, сумма составит 50 000. Деньги можно использовать на благотворительные цели, если Толстой того пожелает1137.

Толстой продиктовал ответ Маковицкому на немецком: «Так как конгресс отложен, а я приготовил доклад, который хотел сделать бы известным, я рад воспользоваться вашим приглашением, хотя приехать не сам, а попросить одного из моих друзей и единомышленников прочесть его в вашем собрании»1138. В ответной телеграмме дирекция сообщила, что принимает предложение Толстого.

Далее Толстой отправил доклад своему словацкому другу Альберту Шкарвану (1869–1926) с просьбой перевести на немецкий и выяснить, готов ли Э. Шмитт (1851–1916), немецко-венгерский философ и публицист, прочесть его доклад перед публикой. Предложение Шкарвана выступить в Берлине лично Толстой сразу отверг: «О моем чтении статьи не может быть и речи. Я слишком слаб, и потом статья слишком ничтожна, и мне неприятно, что Sachs делает такой fuss из этого»1139.