Всех приглашенных проинформировали о решении 4 (17) августа, то есть в тот же день, когда Толстой поставил точку в работе над докладом. Уже назавтра новость появилась в русской прессе. А еще через день Толстой получил короткую телеграмму от Ланглета с текстом «Congrès remis 1910» («Конгресс отложен 1910»)1124. Фанни Петерсон также сообщила в письме о переносе, но «J’espère alors que le calmé intérieur aura en le temps de présenter, la calmé a regrée irréprochablement pendant tout le temps de la grevé les deux derniers semaines»1125.
Конгресс в Стокгольме отменили, в Ясной Поляне воцарился мир, но Толстому чудился скандал. Может быть, шведских организаторов испугало его обещание приехать в Швецию с речью в кармане? Узнав о решении организаторов, Толстой в тот же день поделился мыслями с Маковицким: «Я думаю, – нескромно с моей стороны, – что в отложении конгресса играли роль не одни забастовки рабочих в Швеции, а и то, что я собирался приехать, и мое письмо к ним, и статья газеты. Побоялись приезда. „Как нам быть с ним?“ Прогнать нельзя. И отложили конгресс»1126.
Упоминаемое Толстым письмо – это положительный ответ на приглашение Комитета мира, а статья – интервью Спиро в «Русском слове». Но ни в одном Толстой не раскрывал содержание своего доклада и говорил лишь о некоторых острых формулировках. То есть уже его неожиданное «да» организаторам воспринималось им как одна из причин отмены конгресса. Но то, что из страха перед радикальными взглядами одного участника, которые к тому же были хорошо известны и ранее, организаторы могли пренебречь месяцами подготовительной работы и планами сотен других делегатов, не представляется вероятным. Если добавить сюда тот факт, что в следующем году Толстой получит новое приглашение в Стокгольм, возникнет непреодолимый соблазн назвать слова Толстого действительно нескромными.
В тот же день 7 (19) августа в разговоре со знакомым, князем Дмитрием Оболенским, Толстой выразился более дипломатично: «Я хотел говорить об идее мира, для которой я работал всю мою жизнь, но и это надежда рухнула из‐за генеральной забастовки в Швеции. Мне очень хотелось хоть раз до моей смерти видеть эту мою сокровенную надежду сбывшейся, хотелось без всякого внешнего принуждения говорить об ужасах войны и причинах войн. Но все предназначено было по-другому»1127.
Подозрения, однако, поддержали другие, вероятно даже не зная о недоверии, которое решение организационного комитета вызывало у Толстого. Первым выступил норвежец Кристен Коллин. Как автор пока незавершенной книги «Leo Tolstoj og nutidens kulturkrise» (1910, «Лев Толстой и культурный кризис современности») он хорошо ориентировался в мире идей Толстого, включая его взгляды на вопросы мира. В газете