Самой веской причиной было то, что в Москве революцию в Латинской Америке не считали перспективной, а антидиктаторские движения рассматривали как обычную борьбу за власть буржуазных группировок, не имевших шансов на превращение в широкое социальное движение, ведущее к социализму. Коминтерн предпочитал подождать, когда вместе с ликвидацией капиталистического строя и империалистического влияния созреют условия и для свержения диктатур. В Москве стратегически неверным считали ограничиваться антидиктаторскими выступлениями, способными привести к власти некоммунистические силы или коалиции, в которых компартии играли бы второстепенную роль.

Коминтерн, несмотря на сложившееся в литературе мнение об его гигантских материальных возможностях, не обладал достаточными финансовыми и организационными средствами для реализации широкомасштабных проектов вооруженной борьбы, а те, которые имелись, были предназначены для Европы и Азии с явным расчетом на возможную в случае успеха помощь со стороны Советской России (СССР).

Революционная практика показала ошибочность такого подхода для стратегии III Интернационала. Немногочисленные компартии в ряде стран Латинской Америки обладали потенциалом для решения задач по свержению диктатур, что подтверждается в первую очередь стремлением различных политических сил, далеко не всегда испытывавших симпатии к коммунистической идеологии, искать контакт с ними. При этом нельзя исключить, что некоторые группировки исходили из иллюзии о реальной материально-технической поддержке своего выступления Коминтерном. Возможности некоторых компартий участвовать на равных с другими политическими партиями и движениями в формировании антидиктаторских фронтов и влиять на определение направления их деятельности показал целый ряд событий в Латинской Америке: антимачадовская революция 1933 г. и последующее политическое развитие Кубы до победы революции Ф. Кастро; развитие политической ситуации в Венесуэле, приведшее к ликвидации режима Х. В. Гомеса, и формирование политической традиции, во многом являющейся благодатной почвой для нынешних властей Боливарианской Республики Венесуэла; многолетний опыт революционного движения Никарагуа и Сальвадора. Это отразилось на событиях 1935 г. в Бразилии. Можно предположить: если бы Коминтерн и его Южноамериканский секретариат не побоялись пойти на компромисс с левыми «тенентистами» в конце 1920-х гг., расклад сил в революционном спектре политических сил Бразилии мог бы стать принципиально иным.

К концу первого десятилетия существования Коминтерна стали приносить плоды усилия, приложенные ранее. Конечно, в первую очередь росло и укреплялось само рабочее движение латиноамериканских стран, но и организационные усилия ИККИ не пропали даром. Правда, далеко не всегда это шло на пользу самому рабочему движению. Рядом с организационными достижениями шли догматизм и сектантство, ограничивавшие возможности его развития. Но было бы несправедливым недооценить количественный рост коммунистического движения (и количества партий, и число их членов значительно увеличилось). В некоторых странах континента компартии превратились в реальную политическую силу, не считаться с которой было нельзя.