Из Красноярска союзники выпускали Верховного только одним составом, но он всё же едет тремя, в одном перегоне друг за другом — бронепоезд, золото, штаб. И вот опять застрял.

В штаб-вагоне весь день сидит полковник Сыробоярский, агент атамана Семёнова, добивается приема у Верховного. О чём пойдёт речь, ясно — что власть пора передать атаману, — и нет на это у Верховного сил. Телеграф молчит, ибо впереди по линии, в Черемхове, бунт. Это катастрофа, поскольку Черемховские копи — единственный источник угля для паровозов. В вагоны уголь не дают давно, солдаты конвоя валят придорожный лес. Малиновым жаром пышут в салон-вагоне железные печки, а по углам иней. Негожая всё-таки для морозов штука — вагон. (Помнится, «Зарю» снегом обкладывали от мороза трескучего, а иней из углов кают выгнать тоже не могли.)

Аннушка съёжилась в кресле, поджав ноги. В десять вечера в вагон зашёл начальник походного штаба.

— Ваше высокопревосходительство, семёновец всё ждёт. Не может, говорит, уйти без точного ответа, — в голосе его чуть звучит укоризна.

— Без ответа? Я же ему всё сказал! К чорту его. Гоните к чорту.

— Больной он совсем, жар у него. А он сидит.

Колчак оглянулся смущённо, встретился взглядом с Аннушкой. Та кивнула и вышла, накинув шубку, к себе в купэ.

— Жар, говорите? Ну что ж, тогда просите.

Генерал ушёл в штаб-вагон, а Колчак придвинул ворох телеграмм. В Иркутске зреет бунт. А вот Семёнов — чехоштабу, копии Колчаку и всем союзникам.

«Братья чехословаки! Глубоко ценя вашу героическую…» и так далее. Вот суть: чехами «остановлено больше сотни эшелонов… а вперёд двигаются только чешские эшелоны». И дальше: «Братья, остановитесь! Опомнитесь!»… «Станьте с открытой грудью против врагов человечества, беспощадно добивающих в оставляемых, благодаря вам, эшелонах больных и раненых воинов, детей и женщин».

«Братья чехословаки! Глубоко ценя вашу героическую…» и так далее. Вот суть: чехами «остановлено больше сотни эшелонов… а вперёд двигаются только чешские эшелоны». И дальше: «Братья, остановитесь! Опомнитесь!»… «Станьте с открытой грудью против врагов человечества, беспощадно добивающих в оставляемых, благодаря вам, эшелонах больных и раненых воинов, детей и женщин».

Всё верно. Надо же, и лютый атаман вдруг гуманным стал.

«Во имя братства славян, во имя человечества и долга сильных перед слабыми я требую от вас исполнения долга сильных и прекрасно вооружённых здоровых людей. Остановите потоки безвиннно и беззащитно льющейся крови».

«Во имя братства славян, во имя человечества и долга сильных перед слабыми я требую от вас исполнения долга сильных и прекрасно вооружённых здоровых людей. Остановите потоки безвиннно и беззащитно льющейся крови».