Брайди незаметно отвернулась от Мэри О’Рахилли, нашла свободное место и аккуратно, с нажимом, нарисовала на серебре кружок для Онор Уайт.

Я подумала, сколько еще отметин в память об умерших матерях мне придется нацарапать на этих часах в будущие десятилетия. Царапины будут льнуть друг к другу, спутываться, как пряди волос.

– Как же их много! – хрипло проговорила я.

– Но подумай о других, – сказала Брайди. – О женщинах, которые продолжают жить. И растить детей.

Я взглянула на младенца Уайта. Ручки толщиной с мои большие пальцы раскинулись по простынке, точно стремились объять весь земной шар.

Вошел Гройн, прикрывшись носилками, как щитом.

– Сестра Пауэр, слыхал, вы еще одну душу потеряли.

Можно было подумать, что я нерадивый ребенок, вечно теряющий монетки.

За его спиной маячил О’Шей, сцепивший руки, чтобы скрыть тремор.

Гройн поглядел на левую койку.

– Ага, значит, окочурилась наша великая грешница.

Я проигнорировала уничижительное клеймо, которым Гройн наградил Онор Уайт, но удивилась, откуда он узнал, что та была не замужем.

Держась не так вызывающе, как всегда, он с меланхолической ухмылкой сообщил О’Шею:

– Поехала на бледном коне…

– Вам бы все зубоскалить, Гройн! – в сердцах воскликнула я. – Мы что для вас, просто мясо?

Все так и вытаращили глаза.

– Вы хотите сказать, после известного события, сестра? – Он осклабился и рубанул себя по шее ребром ладони. – По моему мнению, да, все. Всем нам рано или поздно будет хана, крышка, капут!

Ткнув себя в грудь, он добавил:

– Включая и вашего покорного слугу.

Я не смогла придумать, чем крыть.