Для того чтобы доказать это, Поджо, не ограничиваясь теоретическими соображениями, приводит ряд примеров неустойчивости судьбы, заимствуя их как из античности, так и из современности, которую он считает не менее достойной рассмотрения, чем первую.

Во второй книге трактата рассказывается о судьбах личностей, жизнь которых была богата резкими переменами, контрастами. Так, Жак Бурбон приезжает в Италию как бедный, незаметный рыцарь, затем становится мужем Джованны II Неаполитанской, управляет могущественным государством, затем же из-за собственной глупости теряет все приобретенное и возвращается к безвестности, из которой вышел.

Разбирается жизнь длинного ряда князей: Висконти, Каррара, Делла Скала, Гвиниджи; пап: Урбана VI, Иоанна XXIII, Григория XII; кондотьеров: Браччо да Монтоне и многих других, объединенных трагизмом своей личной судьбы.

В последней, третьей, книге трактата, написанной позже первых двух, новый собеседник, Карло Марсуппини, разбирает с тех же точек зрения судьбы совсем современных деятелей: папы Евгения IV, папского любимца кардинала Вителлески, неаполитанского фаворита Джованни Караччоло, трагически погибшего в Венеции кондотьера Карманьолы и других.

Перечисление трагических судеб великих людей заканчивается горьким вопросом: как все эти горести, кровавые жестокости войн и переворотов могут быть согласованы с верой в мудрое и благостное божье предвидение? Нелегко ответить на этот вопрос, и Поджо отделывается от него формально: божье предвидение выше человеческого понимания, и поэтому не следует размышлять о нем[395].

В качестве четвертой книги к трактату «Об изменчивости счастья» присоединен только внешне связанный с ним весьма интересный рассказ о 25-летних странствиях на Востоке купца Никколо Конти. Основываясь на личных рассказах путешественника, вернувшегося на родину мусульманином, Поджо сообщает ряд важных сведений о дальнем Востоке, обнаруживая живой интерес гуманистических кругов к географии, ознакомлению с далекими, экзотическими странами. Недаром высказывались предположения о том, что эта часть трактата флорентийского гуманиста оказала влияние на Паоло Тосканелли и на его последователя Христофора Колумба[396].

Очень характерен для идеологических установок гуманизма небольшой диалог Поджо «Против лицемеров»,[397] направленный против монахов и вообще против всякого ханжества. Обличение монахов мы встречаем уже в литературе позднего средневековья, с новой силой звучит оно у первых гуманистов, особенно в «Декамероне». Но и там и здесь оно направлено против отдельных монахов-грешников, против отдельных злоупотреблений. Формально так же строит свою критику Поджо, но фактически его диалог имеет гораздо более общий характер, обличая монашество как таковое, как институт. В монастырь, утверждает Карло Марсуппини, главный участник беседы, происходящей в его доме, идут лентяи, никуда не годные, слабые люди, рассчитывающие найти в нем легкую жизнь, полную разврата и безделья. Их уход от обычной трудовой жизни диктуется только эгоистическими, личными соображениями: стоит появиться какому-нибудь соблазну, выгодной должности, богатому приходу, епископской митре или кардинальской шапке, как они забывают свои обеты и бросаются в самую яростную и греховную погоню за ними, не гнушаясь никакими уловками или преступлениями. Что это так, Поджо показывает на примере двух лучших из них — врага гуманизма монаха Джованни Доминичи (см. т. I, гл. III, § 2) и гуманиста — монаха Амброджо Траверсари. Оба они, соблазненные кардинальской шапкой, оставили покой и уединение монастыря, которому, казалось, были так искренне преданы, и конец своей жизни провели в суете и грехе.