Я бросила палочку на пол, вскочила на ноги и торопливо принялась собирать вещи.

Он схватил меня – явно той же рукой, которой ублажал себя: пальцы были теплые. Я вырвалась.

– Не трогайте меня!

Я потянулась к миске с хной.

– Вы не закончили!

Я скрипнула зубами.

– Я скорее пойду мыть нужники, чем еще раз переступлю порог вашего дома.

Он вырвал у меня миску с хной и швырнул в стену.

– Облапошить меня вздумала?

Паста забрызгала стены и пол. Жена торговца отдернула сари с лица, и мы молча уставились на осколки.

Миска саасуджи, мой драгоценный горшочек для хны, разбился вдребезги. За несколько рупий на Розовом базаре можно купить такой же, но эта миска напоминала мне о свекрови, даже когда я была за тысячу миль от нее.

Рассвирепев, я врезала торговцу локтем по ребрам и со всей силы толкнула его на дверь. Он ударился плечом о косяк и рухнул на пол, хватая ртом воздух. Я не стала дожидаться, пока он отдышится: кое-как подобрала осколки, сунула в сумку и была такова.

Я перебежала через дорогу, свернула в первый проулок. По мутной вонючей луже шмыгнула крыса. Я привалилась спиной к осыпающейся стене, согнулась пополам, и меня стошнило. Завитки чая с молоком расплывались по табачно-бурой выгребной яме.

Я вспомнила такой же точно проулок. У нас в деревне. Мне шестнадцать, я убегаю от обозленного Хари. Меня выворачивает.

И вот мне тридцать, и я по-прежнему от кого-то бегу. Но куда мне бежать?

– Джи? Что с вами?

Я обернулась.