— А ты, видать, сильно привязана к папе, — сказала Сима.

— Да, — не задумываясь ответила Лена. — Я его больше всех на свете люблю. Он у нас знаете какой?

— Какой же?

— Он такой, ничего для себя, никогда о себе не думает, только о нас. Вот когда у нас Митька болел, у него менингит был, перед самой войной, ему тогда еще двух лет не было, папа возле него все ночи не спал, чуть Митька шевельнется, папа уже тут как тут…

— Ну, а мама как же? Маму ты тоже любишь?

— Люблю, конечно, только папу больше.

Лена помолчала немного.

— А здесь папа на лыжах, он тогда со мной вместе в лес пошел, учил меня «елочкой» в гору взбираться…

— А здесь он тоже? — спросила Сима.

Лена вгляделась в фотографию.

— Тоже, только он плохо вышел, это мы с ним в Ленинграде снимались, возле Эрмитажа, как раз за неделю до войны…

На карточке Лена держала за руку братишку, а комбат стоял позади, положив руки на их плечи. Только его руки и получились ясно, широкие ладони, длинные, так хорошо знакомые пальцы. Но лица у всех троих были неясные, смазанные.

— Если бы с папой что-нибудь случилось, я бы не стала жить, — сказала Лена.

— Зачем ты так говоришь? — спросила Сима. — Ты еще девочка, у тебя все впереди…

— Я бы не стала без папы жить, — упрямо повторила Лена. — Ни за что бы не стала!

Закрыла альбом, потом унесла его обратно, в другую комнату.

Спросила снова, вернувшись:

— Наверно, спать хотите?

— Немного…

— Ложитесь, я разбужу вас, — пообещала Лена. — Я могу проснуться, когда захочу, в любое время, папа говорит, у меня внутри будильник тикает, никогда еще ни разу не дал мне проспать…