Снова сжал ее руку. Должно быть, хотел еще сказать что-то, но почему-то передумал, резко повернулся, зашагал обратно к источникам. А Серафима Сергеевна пошла в другую сторону, к остановке автобуса.

После обеда в большом зале санатория был концерт, устроенный силами местной филармонии.

В комнату Серафимы Сергеевны доносились из зала звуки рояля, потом чей-то тонкий, визгливый голос старательно и фальшиво начал выводить Баркаролу Шуберта.

Серафима Сергеевна поморщилась. Не выносила ни малейшей фальши, тем более что сама обладала совершенным слухом. Комбат говорил некогда:

«Тебе бы в Большом выступать, все бы заслушались!»

Иной раз просил ее:

«Спой мою любимую».

Любимая песня была та, которую в кинофильме «Последний табор» пела артистка Ляля Черная.

Сима начинала тихо, как бы исподволь, как бы поверяя кому-то сокровенное:

И тогда Вася начинал тихонько подтягивать, стараясь не заглушить ее голос:

Однажды признался:

«У нас в деревне, за лесом, цыгане как-то табором осели. Я мальчишкой к ним часто бегал. С той поры люблю цыганские песни».

«А в тебе и вправду есть что-то цыганское, — сказала Сима, — глаза, к примеру, совершенно цыганские».

Вася смеялся.

«Как же, наверно! А куда нос курносый дену? А волосы светлые? Нет, какой там цыган, самый настоящий русак, рязанский или, если хочешь, тульский…»

Серафима Сергеевна оперлась щекой о ладонь.

Почему суждено было им встретиться? Столько лет не виделись, ничего ровным счетом не знали друг о друге и вдруг встретились. А лучше бы не встречаться, ничего ни о ком не знать, не виделись столько лет, и дальше не надо видеться…

Как-то майор Петрицкий, которого все в части считали не очень умным, произнес вовсе не глупую фразу:

«Не то плохо, что мы стареем, а то, что остаемся, несмотря на возраст, молодыми».

Тогда она посмеялась над его словами, посчитав их за некую замысловатую абракадабру, попросту говоря, ерунду и чушь. Но теперь слова эти вдруг возникли в памяти и показались ей не только умными, но и верными на удивленье…