Вырождение, сочувствие и евгеника в «Дуэли»
Вырождение, сочувствие и евгеника в «Дуэли»Указанная двойственность дарвиновской аргументации, колебания ученого между нравственным законом, который повелевает поддерживать слабых, с одной стороны, и предвосхитившими евгенику идеями – с другой, между подчеркиванием власти естественного и полового отбора во всем животном мире и опасениями относительно вырождения человека из‐за враждебной отбору цивилизации лежат – таков мой тезис – в основе художественного мира «Дуэли»[1230]. Всю повесть можно описать как инсценировку рассмотренной нами амбивалентной аргументации, как художественное воплощение дарвиновских приемов во всей их противоречивости. На первом уровне инсценировка эта состоит в обмене аргументами между персонажами, играющем в повести важнейшую роль[1231]. Дарвинистский аспект такого постоянного столкновения противоположных мнений, которое, в отличие от ситуации, характерной для классического русского реализма, не направляется рассказчиком и носит в высшей степени ситуативный характер[1232], проявляется не только в словесных поединках фон Корена и Лаевского, ставших в конце концов настоящими дуэлянтами. В этом контексте не менее важную роль играет персонаж, до сих пор не получивший должного внимания литературоведов, – врач Самойленко. Чехов словно бы разбивает противоречивую аргументацию Дарвина на части, отрывая ее составляющие друг от друга и распределяя отдельные линии аргументации между разными персонажами: Лаевский, который носит маску вырождающегося декадента[1233], служит предметом жарких споров фон Корена и Самойленко, выступающих с позиций евгеники и «участия» соответственно. Таким образом, разноголосица дарвиновской аргументации воплощается на уровне персонажей и актуализируется через их взаимодействие. Чеховское увлечение Дарвином касалось прежде всего используемых ученым приемов, под которыми подразумеваются как научные «методы», так и риторические приемы[1234].
Действие повести, демонстрирующей романную структуру