Фон Корен пересказывает странные фантазии Лаевского, который задается вопросом о скрещивании разных видов[1294], рассматривая их как еще одно доказательство безудержного потакания инстинктам и нравственной развращенности своего врага. По мнению зоолога, это роднит Лаевского с любовницей: «У этих сладострастников, должно быть, в мозгу есть особый нарост вроде саркомы, который сдавил мозг и управляет всею психикой»[1295]. В глазах фон Корена Надежда Федоровна – «обыкновенная содержанка, развратная и пошлая», наносящая своей жизнью «страшный вред ‹…› будущим поколениям»; ее следует «manu militari ‹…› отправить к мужу, а если муж не примет, то отдать ее в каторжные работы или какое-нибудь исправительное заведение»[1296].
Чтобы объяснить свою ненависть и отвращение, даже омерзение к Лаевскому и Надежде Федоровне, которых фон Корен неоднократно называет «макаками»[1297], а также обосновать собственную моральную «деспотию»[1298], зоолог опять-таки обращается к Дарвину. Рассматривая вопрос «общественных добродетелей» (
Величайшая неумеренность не считается пороком у дикарей. Крайний разврат, не говоря о противоестественных преступлениях, распространен у них в удивительной степени. Но как только брак, в форме одноженства или многоженства, начинает распространяться и ревность начинает охранять женское целомудрие, это качество начинает цениться и мало-помалу усваивается и незамужними женщинами. ‹…› Отвращение к неблагопристойностям, которое для нас так естественно, как будто бы оно было врождено, представляет новую добродетель, свойственную исключительно ‹…› цивилизованной жизни[1299].
Величайшая неумеренность не считается пороком у дикарей. Крайний разврат, не говоря о противоестественных преступлениях, распространен у них в удивительной степени. Но как только брак, в форме одноженства или многоженства, начинает распространяться и ревность начинает охранять женское целомудрие, это качество начинает цениться и мало-помалу усваивается и незамужними женщинами. ‹…› Отвращение к неблагопристойностям, которое для нас так естественно, как будто бы оно было врождено, представляет новую добродетель, свойственную исключительно ‹…› цивилизованной жизни[1299].
Согласно этому суждению Дарвина, типичному для викторианской морали[1300], человеческое нравственное чувство является эволюционным достижением цивилизации, а любые от него отклонения – «симптомами начинающегося психического расстройства»[1301]. Фон Корен – строгий, фанатичный приверженец такого биологизированного мировоззрения. «Нравственный закон», говорит он дьякону, «следует признать органически связанным с человеком. Он не выдуман, а есть и будет». Поэтому, продолжает чеховский персонаж, «цитируя» Дарвина, «‹…› и все так называемые душевные болезни выражаются прежде всего в извращении нравственного закона, насколько мне известно»[1302]. «Внебрачная любовь» и «порочность» Лаевского и Надежды Федоровны являются именно таким «извращением нравственного закона», говорит фон Корен Самойленко. По словам зоолога, «‹…› то, что каждый смутно чувствует потребность в чистой любви ‹…› это, братец, единственное, что уцелело от естественного подбора, и, не будь этой темной силы, регулирующей отношения полов, господа Лаевские показали бы тебе, где раки зимуют, и человечество выродилось бы в два года»[1303].