Фон Корен, напротив, использует похожий мысленный эксперимент, чтобы доказать уже знакомый нам тезис об ослаблении естественного отбора, согласно которому человеческая культура «стремится свести к нулю борьбу за существование и подбор»:
Вообразите, что вам удалось внушить пчелам гуманные идеи в их неразработанной, рудиментарной форме. Что происходит от этого? Трутни, которых нужно убивать, останутся в живых, будут съедать мед, развращать и душить пчел – в результате преобладание слабых над сильными и вырождение последних[1275].
Вообразите, что вам удалось внушить пчелам гуманные идеи в их неразработанной, рудиментарной форме. Что происходит от этого? Трутни, которых нужно убивать, останутся в живых, будут съедать мед, развращать и душить пчел – в результате преобладание слабых над сильными и вырождение последних[1275].
Если у Дарвина человек, отождествляемый с пчелой, ведет себя подобно пчеле, то очеловеченная пчела фон Корена действует столь же «саморазрушительно», как и, по мнению автора примера, цивилизованный человек. Дарвиновский гуманизм и его же протоевгенические воззрения переплетаются здесь таким образом, что за мысленным экспериментом фон Корена проглядывает целый научно-литературный «пчелиный» палимпсест. Так, наряду с трудами Дарвина важную роль в этом эпизоде, как и во многих других местах повести, играет толстовская «Крейцерова соната», герой которой, Позднышев, объясняет свою бескомпромиссную идеологию воздержания при помощи аналогии между людьми и пчелами:
Высшая порода животных – людская, для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой пчел ‹…› должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию ‹…›[1276].
Высшая порода животных – людская, для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой пчел ‹…› должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию ‹…›[1276].
Разногласия фон Корена и Самойленко в вопросе об отношении к Лаевскому усиливаются по мере развития действия, кульминацию которого – поединок фон Корена с Лаевским – можно интерпретировать и как своеобразный пик спора. Прозвучавший в главе XV вызов на дуэль предвосхищается следующим диалогом между доктором и зоологом в главе X, тоже содержащим (моральный) вызов: «Как-то на днях ты говорил, что таких людей, как Лаевский, уничтожать надо… Скажи мне, если бы того… положим, государство или общество поручило тебе уничтожить его, то ты бы… решился? – Рука бы не дрогнула»[1277]. То, что Самойленко воспринимает как гипотетическую возможность, позволяющую продемонстрировать собеседнику вытекающие из его дарвинистского мировоззрения конечные следствия, тот рассматривает как вызов, требующий подкрепления слóва делом, т. е. осуществления права «сильнейшего с точки зрения эволюции» на «уничтожение» слабого и «вредоносного».