Сверх того, они составили нечто вроде ополчения, назвав себя революционной армией, и принуждали коммуну платить себе жалованье. Они шатались по заседаниям клуба и кутили на оргиях, где не дозволялось пить из других сосудов, кроме церковных, проматывая вдвое больше того, что получали в виде жалованья. Они переписывались с лионскими и марсельскими якобинцами и часто служили им посредниками для сношений с парижскими. Депутату Калесу лишь с величайшим трудом удалось распустить эту коалицию. Он сменил все революционные власти, затем отобрал двадцать или тридцать членов клуба из наиболее умеренных и поручил им окончательную очистку клуба.
В провинциях революционеры, изгоняемые из муниципалитетов, поступали так же, как в Париже: они удалялись в Клуб якобинцев. Если клуб уже был очищен, они опять поселялись в нем после отъезда представителей или образовывали другой. Там они произносили речи, еще неистовее прежних. Дижонские якобинцы отправили парижским провокационный адрес. В Лионе они составляли не менее опасную силу, и, так как город еще находился под тяжестью ужасных декретов Конвента, депутаты не могли свободно принимать решения.
В Марселе якобинцы выказали еще большую дерзость: соединяя со свирепостью, свойственной партии, бешеный местный характер, они собрались большой толпой, окружили здание, в котором обедали депутаты, и отправили к ним посланцев, которые, явившись с пистолетами и обнаженными саблями, потребовали освобождения арестованных патриотов. Депутаты вели себя с величайшей твердостью, однако чуть не были зарезаны, потому что их не поддержали надлежащим образом жандармы, которые постоянно потворствовали жестокостям недавних правителей и наконец сами стали считать себя причастными к ним и ответственными за них. К счастью, несколько батальонов из Парижа, находившихся в то время в городе, подоспели вовремя, выручили представителей и разогнали толпу.
В Тулузе якобинцы тоже устраивали беспорядки. Четырьмя главными лицами города стали директор почты, окружной секретарь и два комедианта, главы революционной партии. Они образовали комитет надзора над всем Югом и простирали свою тиранию гораздо дальше Тулузы.
Они воспротивились реформам и арестам, производимым по распоряжениям депутатов, подняли на ноги народное общество и имели нахальство заставить его заявить, что представители лишились доверия народа. Однако вскоре бунтари были побеждены и посажены в тюрьму со своими главными сообщниками.
Такие сцены повторялись везде с большими или меньшими проявлениями насилия – в зависимости от характера жителей той или другой провинции. А всё же якобинцев везде удавалось подавить. Парижские якобинцы пребывали в величайшем страхе. Они видели, что вся столица восстала против них; узнавали, что в департаментах общественное мнение хоть высказывалось и не так легко, как в Париже, однако везде оказалось также против них. Они знали, что их везде называют каннибалами, сообщниками и последователями Робеспьера. Якобинцы чувствовали за собою, правда, опору в виде толпы уволенных служащих и пламенного меньшинства, нередко одерживающего верх в секциях, даже части членов самого Конвента; но их все-таки сильно пугало движение умов, и они уверяли, что составился заговор, имеющий целью роспуск народных обществ, а за ними и уничтожение Республики.