Этот декрет вызвал среди якобинцев сильное волнение. Они стали кричать, что Дюбуа-Крансе обманул Конвент; что очистка, постановленная после 9 термидора, была выполнена полностью; что Конвент не имеет права опять начинать сначала и все члены одинаково достойны заседать в этом славном обществе, оказавшем столько услуг отечеству; что, впрочем, они не боятся самого строгого расследования и готовы покориться воле Конвента. В заключение якобинцы решили отпечатать список всех членов и отослать его Конвенту с депутацией.

На другой день, 4 октября (13 вандемьера), они, однако, пришли в себя: объявили, что их вчерашнее решение было необдуманным; что, вручая список членов Конвенту, они признают за ним право очистки, которого не имеет никто; что, так как все граждане имеют право собираться без оружия, никто не может быть объявлен недостойным стать членом какого-либо общества; что, следовательно, очистка противна всем правам и списка никуда относить не следует. «Народные общества, – заявил некто Жио, яростный якобинец, прежде служивший при армии, – не подлежат никакой власти, кроме своей собственной. Если бы было иначе, то гнусный двор давно “очистил” бы общество якобинцев и вы бы увидели эти скамейки оскверненными присутствием каких-нибудь фельянов. Я только что из департаментов; могу вас заверить, что существование народных обществ крайне ненадежно; я сам был обозван злодеем, потому что в моих бумагах значилось звание якобинца. Мне сказали, что я принадлежу к обществу, состоящему из одних разбойников. Существуют глухие происки, имеющие целью отдалить от вас другие общества страны. Мне посчастливилось остановить отчуждение и скрепить узы братства между вами и обществом в Байонне, оклеветанным Робеспьером. Будьте осторожны, сохраняйте верность принципам и Конвенту, а главное – не признавайте ни за какой властью права вас “очищать”». Якобинцы одобрили эту речь и решили не носить списка в Конвент, а ждать его декретов.

Электоральный клуб вел себя еще ожесточеннее. После недавней петиции он был изгнан из епископского дворца и нашел приют в одной из зал Музея, под боком у Конвента. Там, во время ночного заседания, среди яростных криков присутствующих и топота женщин, наполнявших трибуны, объявили, что Конвент превысил срок своих полномочий, что он был избран для того, чтобы судить последнего короля и составить конституцию, что он исполнил эти два дела и, следовательно, его задача выполнена.

Об этих сценах было донесено Конвенту, который отослал все эти данные комитетам для представления проекта о злоупотреблениях народных обществ. Кроме того, Конвент вотировал адрес к народу и разослал его всем секциям и всем общинам Республики. Этот адрес, написанный твердо и рассудительно, повторял взгляды, изложенные в докладе Ленде, и сделался поводом к новым столкновениям в секциях. Революционеры не давали его читать и не хотели, чтобы в ответ были посланы сочувственные адресы, а вместо того направляли адресы якобинцам с изъявлением сочувствия к их делу. Часто после этого их противники получали подкрепление, тогда их выгоняли, и секция в новом составе постановляла противоположное решение. Конвент наблюдал за этими спорами, ожидая декрета о полицейском надзоре за народными обществами.