Русское консульство в Маскате, считал И. А. Зиновьев, могло иметь для России значение лишь с точки зрения «наблюдения с близкого расстояния» за деятельностью англичан в Южной Аравии и «покровительства нашей торговле» . Вместе с тем, полагал он, «нельзя было не относиться к этим двум интересам с полным вниманием». И потому находил обоснованным и необходимым «безотлагательно обсудить те шаги», которые России предстояло сделать «в видах открытия консульства в Маскате»[472].

Россию, как подчеркивал посол, не связывали тогда с Маскатом «никакие договоры», а на султана Маската «нельзя было смотреть как на самостоятельного государя». Поскольку же намерение России учредить в Маскате консульство англичане, вне всякого сомнения, встретили бы с предубеждением, отмечал он, то необходимо было «позаботиться о том, чтобы предупредить отказ или даже дачу уклончивого ответа со стороны султана». Более того, «обеспечить нашему консулу в Маскате такой прием, который не поставил бы его на первых порах в неловкое положение, несовместимое с достоинством Великой Державы нашей», интересы которой он бы отстаивал и представлял[473].

Для того, чтобы закрепиться в Маскате, посол находил целесообразным, учитывая настороженное, мягко говоря, отношение англичан к деятельности там Российской империи, начать действовать через Францию. «Небесполезно было бы, – указывал он, – войти предварительно в переговоры с французским правительством», которое уже имело в Маскате своего консульского представителя, «и выведать, насколько оно … расположено оказать нам содействие в осуществлении нашего намерения». Может быть, русское правительство, делится своими мыслями посол, признало бы также резонным «поручить защиту интересов России в Маскате, на первых порах, французскому консулу»[474].

Соображения, высказанные И. А. Зиновьевым, сочли в Санкт-Петербурге обоснованными и заслуживавшими внимания.

Ознакомление с копиями документов МИД Франции, хранящимися в отделе исторических документов Культурного фонда Абу-Даби (ОАЭ), дает основания говорить о том, что впервые вопрос о возможности политико-дипломатического утверждения России в Маскате зондировался Санкт-Петербургом в 1901 году. Пионером российской политической разведки в Омане был, похоже, В. Леонтьев, брат представителя России в Абиссинии, посетивший Маскат в марте 1901 года. Тамошний французский консул доносил в Париж, что В. Леонтьев «проявлял повышенный интерес к персоне султана». Старался понять, «насколько реальны возможности России в плане установления с ним политического диалога». Неоднократно встречался и подолгу разговаривал с ним, «с глазу на глаз» (интересное замечание, указывающее на то, что В. Леонтьев, судя по всему, знал арабский язык). При прощании с владыкой Омана В. Леонтьев подарил ему «богатый револьвер» – в знак благодарности за оказанное гостеприимство[475].