Наша партия есть «ленинизм», наша партия есть коллективная воля трудящихся. В каждом из нас живет частичка Ленина, то, что составляет лучшую часть каждого из нас. Как пойдем вперед? С фонарем «ленинизма» в руках. Найдем ли дорогу? Коллективной мыслью, коллективной волей партии — найдем[387].

Наша партия есть «ленинизм», наша партия есть коллективная воля трудящихся. В каждом из нас живет частичка Ленина, то, что составляет лучшую часть каждого из нас.

Как пойдем вперед?

С фонарем «ленинизма» в руках.

Найдем ли дорогу?

Коллективной мыслью, коллективной волей партии — найдем[387].

Не так ли египетская Исида собирала, отыскивая по частям, тело Осириса, чтобы зачать от него державного Гора? Напрасно Троцкий и Бухарин противились идее бальзамирования вождя, исходившей от Сталина[388], который обладал более мощным религиозным инстинктом и чувством преемственности культов. Мумифицирование фараонов соответствовало стадии этого собирания Осириса — как теперь бальзамирование Ленина символически сопутствовало сплочению крепнущего партийно-государственного организма.

По словам современных исследователей, «решение о сохранении тела Ленина, принятое в узком кругу его ближайших соратников, полностью отвечало настроению самых широких масс. Что бы ни говорили номенклатурные марксисты-догматики, нетленное тело Ленина было символом стабильности, в которой в тот момент было заинтересовано как руководство, так и рядовые граждане, уставшие от потрясений революции и гражданской войны»[389].

Наряду с канонизацией покойного лидера полным ходом развертывается сакрализация самой партии — вернее, ее аппарата — как коллективного престолонаследника, расширившего теперь свою социальную базу за счет «ленинского призыва». Весьма чуткий к таким жреческим веяниям Луначарский сразу откликнулся на эту послеленинскую тенденцию, щедро приписав прерогативы Творца, сотворившего мир ех nihilo, большевистской партии, которая уже замещает у него и пролетариат, и горьковский «народушко»: «Она из ничего создала Красную Армию»[390].

Двойное обожествление — и Ленина, и наследующей ему партии — приводило к любопытным теологическим парадоксам, о которых мы вкратце говорили: будучи детищем РКП, вождь одновременно представал в ореоле ее родителя. На траурных митингах звучал лозунг: «Да здравствует его первенец — Российская коммунистическая партия!»[391] Ощущение сиротства, пишет Такер, «нашло образное выражение в заголовке одной из статей „Правды“ за 24 января, названной коротко: „Осиротелые“. В том же номере была напечатана статья Троцкого, спешно переданная с Кавказа по телеграфу. „Партия осиротела, — говорилось в ней. — Осиротел рабочий класс. Именно это чувство порождается прежде всего вестью о смерти учителя, вождя“. В редакционной статье, написанной Бухариным и озаглавленной „Товарищ“, присутствовал аналогичный образ. „Товарищ Ленин, — писал Бухарин, — ушел от нас навсегда. Перенесем же всю любовь к нему на его родное дитя, на его наследника — на нашу партию“»[392].