Одновременно металлургическая аллегорика все с большей настойчивостью будет закрепляться теперь за самой партией — с ее ленинской «закалкой», «железными рядами» и пресловутым «стальным единством»[401]. В сталь переплавляется и сама вера, которая вливает в ленинскую партию свежие рабочие силы. «Какой глубокой уверенностью, каким громадным социальным оптимизмом проникнуты эти новые ряды!» — пишет Бухарин, противопоставляя гнилому скепсису интеллигенции эту созидательную «веру» пролетариев: «У них все дышит активной творческой уверенностью в том, что все трудности мы победим, если сплочены и дружны будут наши стальные ряды»[402].

Но олицетворением всей этой «стали» вскоре станет человек, вобравший ее в свое имя. Зато сразу после смерти Сталина его преемники в свою очередь перенесут «сталь» с образа тирана на самих себя, то бишь на сплоченную «партию». Будто руководствуясь памятью жанра, Берия в надгробной речи заверил: «Товарищи! Неутолима боль в наших сердцах, неимоверно тяжела утрата, но и под этой тяжестью не согнется стальная воля Коммунистической партии, не поколеблется ее единство», — и далее все о том же «стальном единстве» и о закаленной «когорте» руководителей, готовых немедленно заменить драгоценного Отца и Учителя[403].

Сам же ленинский культ поджидали в будущем весьма противоречивые перипетии. Прежде всего после кончины вождя, отмечает Цехновицер, «пришло особенно настойчивое желание <…> запечатлеть его гениальный облик», «оценить в умершем близком все личное, индивидуальное»[404]. Потустороннего Саваофа отныне неотвязно сопровождает его земная тень — травестийный двойник, которого описывает, например, некий А. Семенов в заметке с трогательным названием «Товарищ в больших и малых нуждах»:

Манишка топорщилась, мятая, грязная, галстух съехал на сторону. Та же усталость сквозила и в голосе, но в глазах, хоть и подернутых невольной дремотой, сверкали постоянная мудрость и ласка[405].

Манишка топорщилась, мятая, грязная, галстух съехал на сторону. Та же усталость сквозила и в голосе, но в глазах, хоть и подернутых невольной дремотой, сверкали постоянная мудрость и ласка[405].

Этот неопрятный антропоморфный идол, бездарно стилизованный под Сына Человеческого, еще много десятилетий будет служить отрадой и утешением для всех недобитых ленинцев. Или, как в 1924 году один из большевистских пророков писал в стихах, качество которых чудесно соответствовало величию темы,

Детская болезнь ленинизма в коммунизме

Детская болезнь ленинизма в коммунизме