Как изменились в Европе условия жизни после смерти Александра Сергеевича Пушкина! Противно даже.

* * *

На второй половине пути я испытал немало мучительного и жуткого страха. Виноват, конечно, Сергей Иванович, который взбунтовался против председателя и потребовал, чтобы мы на привале еще пробыли один час и отдохнули, как следует. К Сергею Ивановичу примкнул сначала я, а потом и фотограф, Петр Николаевич. Мы решили идти сзади, не торопясь. И скоро потеряли из виду ушедших вперед экскурсантов.

– Нас кто-то нагоняет, – обернувшись, сказал, вдруг, Сергей Иванович. – Крестьянин, должно быть.

Я посмотрел назад, вздрогнул.

– С ружьем, – пробормотал я, криво усмехаясь, чтобы скрыть волнение.

Фотограф обернулся, что-то пробурчал. Мы молча ускорили шаги.

– Нагоняет? – тревожно спросил после некоторой паузы Сергей Иванович.

– Да, значительно ближе.

– А у нас у кого-нибудь есть оружие? – У меня перочинный нож только.

– А у меня от квартиры… ключ.

– Петр Николаевич… – шепнул я фотографу, слыша приближающиеся сзади шаги. – Сделайте, голубчик, вид, что ваш аппарат стреляет…

– А как я это сделаю? – обиделся Петр Николаевич. – Тоже выдумаете!

Македонец, между тем, поравнялся. На нем маленькая черная шапочка, узорный жилет, белые панталоны, обшитые черною тесьмой.

– Добар дан, – ласково произнес я, со страхом кося глаза на винтовку.

– Добры день, – ответил он по-македонски. И, замедлив шаги, пошел рядом.

– Кукуруз добро? – взяв себя в руки, продолжал я, вежливо показывая головой на поле.

– Добро.

Мы помолчали.

– А пшеница не добро?