Следует отметить, что весной и в начале лета 1940 г. в Берлине снова был поднят вопрос об улучшении итало-советских отношений, особенно интересовавший Гитлера, который возвращался к этой теме в письме к Муссолини 13 мая[749]. Как следствие получаемых инструкций Шуленбург вновь поднял ее на беседе с Молотовым 31 мая[750]. На этот раз Молотов был еще более категоричен и даже резок. Он обвинял Италию в неискренности и сказал, что советское правительство не видит никакого интереса в попытках улучшения отношений с Италией[751].

Но через несколько дней, видимо, в Москве после дополнительных обсуждений решили отказаться от столь жесткой линии в отношении Италии. Очевидно также, что на советское руководство повлиял неослабевающий нажим Риббентропа. В любом случае 3 июня Молотов передал в Берлин через Шкварцева о согласии Москвы обменяться послами с Римом[752].

Через 10 дней Молотов на встрече с прибывшим итальянским послом А. Россо заявил, что в СССР относят Италию, так же как Германию и СССР, к молодым странам, более приспособленным к новым условиям, чем такие государства, как Англия и Франция. По словам Молотова, «господство этих стран идет к концу, и в этой ситуации голоса Германии, Италии и Советского Союза будут более слышны, чем хотя бы год тому назад»[753].

Информируя Рим о последней встрече с Молотовым, Россо сообщал о своем «четком впечатлении», что Москва склонна активизировать свои отношения с Италией. 15 июня МИД Италии уведомил Россию, что Муссолини дал указание продвигаться вперед в развитии контактов с Советским Союзом[754].

Поворот в советской политике к нормализации отношений с Италией произошел в результате крупных поражений франко-английских войск и в связи с ситуацией на Балканах. В день ввода советских войск в Бессарабию Москва подтвердила пакт о ненападении между Италией и СССР 1933 г.[755] 10 июня Италия, разумеется, под давлением и по договоренности с Германией, объявила войну Великобритании и Франции.

В Москве в этих условиях уже не могли больше игнорировать Италию, ставшую прямым военным союзником Германии. Кроме того, балканские дела все в большей степени привлекали внимание европейских воюющих стран, и советское руководство, разумеется, не хотело конфронтации со страной, которая играла весьма существенную роль в этом регионе.

Как показатель стремления хоть как-то сбалансировать поступающие ежедневно сообщения о победах германских войск, в Москве именно в эти дни приняли нового французского посла и дали агреман на приезд известного британского деятеля Ст. Криппса, назначенного английским послом в Советском Союзе[756].