Акты о гайдамаках (1700–1768)

Акты о гайдамаках (1700–1768)

Архив Юго-Западной России, издаваемый комиссией для разбора древних актов, состоящей при Киевском, Подольском и Волынском Генерал-губернаторе. Киев: Университетская типография (И. Завадская), 1876. Часть третья. Т. III. Акты о гайдамаках (1700–1768).

Печатать разрешаю. Председатель Тайный Советник М. Юзефович.

Антонович В. Предисловие.

С. 4-13. «Лица всех сословий готовы при удобном случае поживиться чужою собственностью, нанести насилия, отправиться на разбой и грабеж. Предприятия подобного рода составляют нормальное явление; в них принимают участие шляхтичи и крестьяне, жолнеры и мещане, выходцы из соседних государств и даже лица духовные; организуются более или менее крупные разбойничий отряды и предпринимают целые разбойничие походы; в начале столетия к отрядам этим примыкают самые разнородные элементы и грабеж составляет единственную задачу их существования; но, мало по малу, в составе отрядов начинают преобладать элементы более однородные: беглые крестьяне, запорожцы, охотники из мещан и левобережных Козаков; все недовольные положением дел в обществе, примыкают к разбойничьей вольнице, направляют ее удары по преимуществу на панские дворы, и, помимо грабежа, сообщают ей все более и более резкий характер борьбы с господствующим элементом из-за народных начал; в подробностях гайдамацких походов, записанных в актовые книги, характер этот начинает ясно преобладать уже около половины столетия и, наконец, разряжается в двух-трех попытках, носящих вполне характер восстаний политических, сословных и религиозных.

Тем не менее в общей характеристике гайдамачества видны постоянно, в различных, смотря по временя и обстоятельствам долях, две разнородные стороны, сложившиеся в одно явление: народный протест против польско-шляхетского порядка и стремление к удовлетворению личного произвола или корысти; вторая черта была неминуемым последствием как той низкой степени развития народа, при которой ясно не разграничиваются в понятии действующих лиц: общее от личного, долг от страсти, так и того отсутствия распорядительной, власти в государстве, на который было указано. Что личный произвол и побуждения корыстные примешивались ко всякому общественному делу в речи посполитой, вследствие ее же ненормального строя, в том можно ясно убедиться, посмотрев на ход общественных дел в самой шляхетской среде, которая могла действовать в строго законных пределах. Трудно действительно было ожидать гражданского образа действий, основанного исключительно на ясно сознанных нравственных и политических принципах, на бескорыстии и самопожертвовании от подавленной, пребывающей в невежестве, угнетаемой и оскорбляемой крестьянской массы в том государстве, где просвещавшееся и господствовавшее сословие лишено было понимания всех названных мотивов как в публичной так и в частной жизни: где, при появлении иноземного войска, немедленно часть полноправных граждан принимала сторону врагов и шла грабить имущество остальных сограждан (как это случилось время войны со Шведами), где выборные лица от народа, составлявшие высшую правительственную коллегию (сейм) получали поголовно жалованье от иностранных правительств, где областные сеймики решали публичные прения сабельными и палочными ударами, где судебные приговоры исполнялись заездами, т. е. легализированным разбоем и грабежем, где, наконец, войско получало, в большей части случаев, жалованье посредством военных конфедераций т. е. систематического грабежа на пространстве нескольких областей.