Но если по временам и местам терпело от коммисий ревизуемое в своих «животах» население, то в свою очередь испытывали затруднения в своем деле и самые коммисии – от тех, конечно, которые имели возможность, не боясь ответа, не исполнять их требований. Таковыми являлись владельцы более или менее крупных имений. От них требовались ведомости об их имениях, чтобы потом проверить их на месте. Но владельцы не доставляли ведомостей к назначенному сроку. Ревизоры жаловались на это в малороссийскую коллегию. Коллегия слала подтвердительные указы в полковые канцелярии, эти в сотенные правления; такие жалобы не прекращаются в течение производства всей описи. Положение ревизоров было действительно трудное: сделав проверку ведомостей о козачьих дворах и землях, они должны были тратить бесполезно время, долго и тщетно ожидая владельческих ведомостей. В особенности это имело место в деревнях, где сами владельцы не жили; ревизоры объясняли это просто отсутствием какого-либо попечения об этом делу владельцев. Начальник лубенской ревизионной коммисии, подполковник Огарев жалуется, что коммисия «ни к какому свидетельству и описи приступить не может и ныне в селе Засульи, по свидетельствовании козачьих дворов, принуждена, за неподачею от некоторых владельцев ведомостей, в ожидании оных подач, жить праздно, хотя оние (владельцы) уже к сочинению ведомостей и довольно им ли время»[184].

Напоминания не оказывали никакого действия: решили прибегнуть к мерам взыскания. По указу малороссийской коллегии стали забирать приказчиков и управителей и держать под караулом до тех пор, пока их владельцы не представят требуемых ведомостей. Оказалось однако, что и эти меры не привели к желанным результатам; снова потребовались подтвердительные указы и угрозы забирать под караул приказчиков или лучших крестьян[185]. Но проволочки продолжались по-прежнему. Уже 19 июля 1767 года, т. е. почти два года спустя после начала описи; был получен новый подтвердителый указ о доставлении купчих с угрозою в противном случае поступить с ослушниками по законам. По одному из пунктов инструкции требовалась доставка грамот на владение; точные копии с этих грамот и крепостей должны были присылать за скрепою подкомораго и судьи в полковые канцелярии, а оттуда уже в ревизионные коммисии[186]».

С. 24–31. «Какое-же значение она имела для тогдашней Малороссии? Каковы были ее результаты? Мы видели, что главною целью ревизии выставлялось желание, «чтобы каждый оставался при своих правах и имуществе, а насилия и притеснения были уничтожены». Но такая цель отличается слишком общим, неопредленным характером. Граф Румянцев был администратор-реформатор; такова была притом и его миссия. Он был назначен правителем Малороссии в тот момент, когда был нанесен последний удар ее автономному существованию. Требовалось по возможности подвести Малороссию под общие нормы русской жизни. Между тем старые учреждения были еще живы – и полковые канцелярии, и сотенные правления и весь штат военных и гражданских чиновников; уничтожить все эти остатки прошлого было сравнительно легко, гораздо труднее было переформировать социальные отношения, которые слагались веками, имели свою историю и традицию. Уничтожить или реформировать их одним почерком пера было трудно. Быть права и отношение сословий в Малороссии были вовсе не те, что в остальной России. Правда здесь были такие аномалии; которые бросались в глаза всякому, а особенно новому человеку. Румянцев в свою поездку по Малороссии мог присмотреться к ним. Козаки, например, постоянно жалуются на закрепощение их владельцами и притеснения старшиною. Горожане жалуются на Козаков и владельцев, что те занимаются торговлей и не несут никаких повинностей в пользу магистрата. Помещики жалуются на постоянные своевольные переходы крестьян от одного владельца к другому. Все эти непорядки усмотрены и изложены были Румянцевым в особенной записке, представленной им императрице. Тогда-же, по всей вероятности, у графа Румянцева созрел и план реформ, по крайней мере, главнейших. Уже в упомянутой нами записке 1765 года Румянцев в вопросе о закрепощении Козаков обвиняет более Козаков, чем владельцев: «хотя с одной стороны, говорит он, владельцев вовсе извинить не можно, что они Козаков во владениях своих и поныне много имеют, однако же козаки сами больше в том виновны, что они в свое время о порабощении не искали; а ежели от службы бежали, укрываясь от оной, как много и из дел оказывается, то казни и наказания достойны». «Надлежит рассуждать, оканчивает граф Румянцев, каким образом в сем пункте, общественного добра ради, единожды навсегда на мере поставить и тем самым пресечь все и всякие родящиеся неустройства?»[187]. В момент составления генеральной описи была предоставлена полная возможность бывшим козакам, обращенным в посполитые, доискиваться козачества; граф Румянцев в своей инструкции обращает внимание на закрепощение Козаков и считает необходимым бороться с этим злом. И действительно, во время производства генеральной описи возникла целая масса дел о козачестве. Как же отнесся к этому граф Румянцев? В ответ на это приведем выдержки из его собственной записки, относящейся к 1766 году. Прежде всего он предлагает, «что б от сего времени никого более в козаки не писать, а кто по нынешней генеральной в Малой России описи, к окончанию приводимой, где как найден будет, тому там уже и быть вечно о козачестве же, молчать». При нынешней же системе ведения таких дел, говорит он, происходят следующие неустройства: 1) сами козаки, оставив свои грунты, вписываются в посполитые, а потом, указывая на свое козацкое происхождение, требуют себе снова земель, 2) часто получают звание козацкое те из посполитыхх, которые за Козаков отбывали воинскую службу и женились на козацких дочерях, 3) иногда беглые крестьяне осаживаются на козачьем грунте и числятся козаками и т. д. «И так соглашая политические причины, заканчивает граф Румянцев, с добром приватным, как не предлежит никакая нужда умножать беспрерывно число Козаков, в настоящем образ отягощающих только протчих жителей, а служба их столь бесстройна, сколь ни к чему неудобна и не надежна, и поелику настоящее их число составляет 71,064 хат и больше, нежели постановлено при Хмельницком и других гетманах, и которых для воинской государственной службы довольно будет, и, ежели угодно будет ее императорскому величеству, сию милицию присесть в настоящий порядок воинских людей»[188].