Но фрондеры не стеснялись своего имени. Об этом свидетельствует памфлет «Фронда парламента, роковая для Мазарини»[765], появившийся, судя по его содержанию, в начале февраля, когда положение осажденных улучшилось и падение Мазарини представлялось весьма вероятным. Кажется, это первый случаи употребления собирательного понятия «Фронда», причем радикальная оппозиция стремится распространить его на весь парламент. Оптимистический характер памфлета и настроенность на победу видны из заглавия. Парламент прославляется за проведение фрондерской линии по отношению к финансистам: «…смогли стереть в порошок всех общественных воров» (в эти дни произошло несколько громких арестов); с воодушевлением приветствуется система массовых обысков: как будто из-под земли «возникли многие сокровища, да так, что кажется, будто богатства Перу оказались в Париже, и все они пошли на оплату военных…».

«Фрондеры» представлялись особой политической группировкой («troupe frondeuse», как называл их сочувствовавший литератор Поль Скаррон)[766], персональный состав которой выглядел, однако, достаточно неопределенным и текучим, лишь отчасти сплачиваемым лидерством хитроумного Гонди. Впрочем, верно и то, что во время Парижской войны этот термин употреблялся довольно редко.

Может возникнуть недоумение: пользуясь символом пращи, как было не вспомнить о самом знаменитом пращнике в истории — о юноше Давиде, сразившем из пращи грозного великана Голиафа? Но факт налицо: этот, казалось бы, выигрышный мотив парижской пропагандой не использовался. Дело, видимо, в том, что у парижан не было того чувства слабости перед противником, которое требовало бы напряжения всех сил, небывалых героических усилий. Наоборот, была явная переоценка своих военных и финансовых возможностей. Мазарини никак не выглядел Голиафом, его не боялись, а презирали и высмеивали. Не случайно памфлетистика времени Парижской войны изобиловала задорными сатирическими стихами. Образ героя Давида оказался невостребованным.

После Сен-Жерменского мира термины «фрондеры» и «Фронда» действительно стали широко распространенными. Они «персонализировались» — так стали называть группировку Гонди, Бофора и их ближайших сторонников, которые ради сохранения популярности демонстрировали свое нежелание мириться с Мазарини. Моле использовал эти термины в порицательном смысле, подчеркивая несерьезность и безответственность крайней оппозиции. В дальнейшем термины применялись то в узком, то в широком смысле, состав «фрондеров» менялся в соответствии с переменами политической конъюнктуры, пока для победившего правительства Людовика XIV «Фронда» не стала синонимом вообще всякой оппозиции «в верхах» общества, причиной беспорядка и смуты.