Сен-Жерменский мир был разумным компромиссом, выходом из сложной и запутанной ситуации. С одной стороны, правительство подтвердило реформаторские акты 1648 г.; Октябрьская декларация приобрела характер «конституционного» акта, который уже нельзя было попытаться отменить силой. С другой — парламент согласился на паузу в проведении реформ, действительно необходимую ввиду продолжения войны и острого финансового кризиса. Таким образом, теоретически (если не считать фатально неизбежным утверждение абсолютизма «стиля Людовика XIV») возникла возможность упрочения во Франции более ограниченной абсолютистской модели.

Но эта возможность действительно была лишь теоретической. Всё зависело от дальнейшего хода внутриполитической борьбы, которой не был положен конец Сен-Жерменским миром.

24 марта венецианский посол Морозини писал дожу: «Презрение, которое возымел народ к Мазарини; вкус к власти, появившийся у парламентариев; выгоды, полученные принцами-генералами — всё это убеждает в том, что этому королевству предстоит еще пройти через долгую и жесточайшую гражданскую войну»[758].

Венецианец был прав. В те самые дни, когда подходили к концу сен-жерменские переговоры и Париж ждал мира, Бордосский парламент взял курс на открытое столкновение с губернатором д'Эперноном, стягивавшим войска к столице Гиени. 29 марта на городской ассамблее парламент навязал свою волю лояльной к губернатору ратуше: было принято решение о союзе города с парламентом с целью удаления солдат из окрестностей Бордо. На другой день, 30 марта, был создан Военный совет для обороны города. Начиналась первая из трех (1649, 1650, 1651–1653) войн гиеньской Фронды.

А затем возобновилась война между парламентом и губернатором в Провансе.

Этими провинциальными конфликтами вокруг чисто локальных интересов заканчивался в 1649 г. этап Парламентской Фронды. Назревала борьба за власть между Мазарини и Конде, открывшая Фронду Принцев.

Глава VII. Голоса Парижа

Глава VII.

Голоса Парижа

Почему Фронду назвали Фрондой?

Спустя 20 лет после событий Гонди, ставший кардиналом Рецем, уже доведя свои мемуары до заключения Сен-Жерменского мира, вдруг спохватился, что до сих пор он еще не объяснил, откуда произошел термин «Фронда» (фр. — «праща»), который в дальнейшем изложении будет им часто употребляться. (Выше, при описании событий Парижской войны, кардинал никогда не пользовался этим словом для обозначения своей «партии».)

Кроме Реца, о возникновении термина писали в своих мемуарах дочь Гастона принцесса Монпансье и гардеробмейстер Монгла. Перед нами три независимых друг от друга свидетельства, которые тем ценнее, что они, при всех неизбежных разноречиях, совпадают в том, что касается места (Парижский парламент) и времени (август 1648 г.) рождения остроумной метафоры. К сожалению, общей является и большая или меньшая степень недостоверности: ни принцесса, ни гардеробмейстер, ни пока еще коадъютор не присутствовали тогда на собраниях парламента (Гонди получил такое право только в январе 1649 г.) и о происходящем там сообщают по слухам.